- Катерина, ты все ходишь?! - Соня всплеснула руками и уставилась на Катеринин живот своими темными глазищами. - Живот-то какой огромный, ты уж десятый месяц, наверное, ходишь?
      - Ну, чего ты раскудахталась! Сколько надо, столько и хожу. Рожу, когда время придет, - сердито ответила Катерина, пытаясь обойти нечаянную собеседницу.
      - Да ты уже как гора, двойню, видать, принесешь?
      - Вряд ли. - Катерине никак не удавалось обойти назойливую Соньку, и она нехотя продолжала: - Двойни у нас в роду не было, это по наследству передается.
      Соня, наконец, посторонилась, сошла со ступенек и пошла по улице. Катя вошла в магазин, нащупала еще раз в кармане хлебные карточки и встала в очередь. То, что она с животом, никого здесь особенно не трогало, бабы здесь исправно рожали и часто ходили с животами, всех без очереди не напропускаешься. Сегодня ты с животом, завтра я, дело привычное.
      Стоявшая впереди Антонина повернулась и спросила:
      - С кем ты на крыльце разговаривала?
      - Да ваша Соня, золовка твоя. Уж так удивлялась, что я еще не родила - охала, ахала.
      - Да что ты! - ахнула Антонина и сокрушенно покачала головой. - Ох, Катерина, не было бы беды. У нее глаз очень тяжелый. Черт ее принес. У Козловых над теленком охала, ахала: какой красивый, да какой хороший! Сдох теленок.
      У Кати екнуло сердце, и зашевелился ребенок.
      - Не хочу тебя пугать, Катя, но придешь - помолись на всякий случай.
      Катя вздохнула. Помрешь, чего доброго, трое детей сиротами останутся, Федор разве один с ними справится.
      Очередь двигалась медленно, Антонина стояла вполоборота к ней, так боком и передвигалась, а Катя иногда пихалась ей в бок своим действительно огромным животом, не всегда соизмеряя расстояние между ними. Антонина жила с их края поселка, и они хорошо знали друг друга. Женщина она была самостоятельная, и дети у нее хорошие, да вот муж с фронта пришел слепой, и руки одной до локтя нету. И теперь Антонина часто ходила с ним по поселку, держась под оставшуюся культю Фрола, закрывшегося темными, синими очками. Говорили, что он немножко видит, но самостоятельно ходить не может. Но все остальное у него было в порядке, и Антонина в дополнение к двум дочерям недавно родила мальчонку.
      - Мальчишка-то у тебя один, может, еще мальчик будет?
      - Да нет. Я с Зоей так же ходила - наверно, девочка будет.
      Очередь их уже подошла, Антонина получила свой хлеб и ушла, а Катя достала свои пять хлебных карточек. Продавщица Валя завесила ей буханку, да еще сверху кусочек положила - довесок.
      И когда же кончится эта война? Уж третий год воюют, - думала Катерина, неся домой свой хлеб. Ещё и наших мужиков могут забрать. Ох, да мы их всё равно почти не видим, то здесь в лесу неделями лес валят, то на Севере, в Охе месяцами работали. Война. Куда пошлют, туда и иди. Хоть живы, слава Богу. Вон Тонькин Фрол без руки и без глаз вернулся. А наши по броне остались. На материке, пишут, мужиков почти не осталось, всех забрали.
      Катя дошла до своего дома, остановилась и посмотрела на сопки, окружавшие их долину, где стоял поселок. Какие-то гряды были совсем близко, как вот эта сзади за домом, а другие виднелись вдали. Нет, не лежит у неё душа к этим сопкам, как будто заперты они здесь и нет им выхода. Уже не так страшно ей смотреть, как в первые дни приезда сюда, но не может она забыть своих полей, своих пензенских просторов. Особенно в первые дни так было страшно! Выйдет она, бывало, во двор, как глянет вокруг - кругом одни сопки да лес, и как зальется слезами и запричитает: "Господи, Господи, куда же мы заехали? Это же край света, отсюда теперь никуда не выберешься и никогда, поди, родных не повидаешь".
      А куда денешься? Жить везде надо, так, видно, Богу угодно. Сладкой жизни нигде не видали, и эту как-нибудь переживем.
      Дети привыкли быстрей, хотя тоже вначале жались к матери и боялись отходить от дома. А теперь бегают за речку и на сопки - и Даша, и Зоя, и Степа, и не боятся. Только Ванечка не дожил, не выдержал дальней дороги, во Владивостоке, пока месяц их там держали, у многих маленькие дети поумирали. Всего десять месяцев на свете прожил.
      Три месяца ведь сюда добирались, и как решились? В такую даль! А всё равно лучше, чем в колхозе горе горевать. Чего там дождёшься, палочки на трудодни, да и только. Федор в колхоз никак не хотел идти. А уж комитетчики как только за ним ни ходили, сколько с бутылкой приходили, подпаивали, только чтоб уговорить в колхоз вступить. Федор - плотник хороший и столяр, да и всякое дело у него спорится - руки золотые. А в колхозе все одинаковые, что Мирчутка бестолковый, ни кола, ни двора, только выпить да по дворам шататься горазд, что хозяйственный мужик - всем трудодни одинаковые. Так Федор и работал на стороне, то обходчиком на железной дороге, каждый день пять верст до работы пешком отмахивал, то в городе на фабрике работал. А все ж добрались комитетчики и корову отобрали. А как семье без коровы?! Детишек уж четверо было, чем их кормить без молока? А тут как раз слух прошел, что ездит какой-то человек и вербует семьи на Дальний Восток и на Сахалин. Подъемные, говорят, дают, дорогу оплатят, и заработки там хорошие. Фёдор тоже прослышал. "Многие семьи, - говорит, - собираются, давай, мать, и мы уедем, тут жизни не будет".
      Катерина и слыхом не слыхивала, где ж тот Сахалин находится. Сказали, что только от Москвы поездом суток двенадцать ехать, а там ещё и морем надо плыть. О-о, Царица небесная, да как же с детьми в такую дорогу?
      Ан, слыхать, уж и Макеевы с другого конца деревни собираются, и Кондратьевых три брата из соседней деревни с семьями едут, да ещё и бабок с собой везут.
      Ну что ж, раз люди едут, значит, и мы не пропадем. В колхоз Катерина уж согласная вступить, а Федор никак не хочет: поедем и поедем. Вот так и собрались в 1940-м году и поехали счастья искать подальше от постылой колхозной жизни. Ехали в товарном вагоне, детишек полно, в каждой семье по четыре, по пять детей, вот какой оравой с места сдвинулись.
      Катя вошла в сени, из дома был слышен шум, видно, дети носились по дому. Это кто ж так раздухарился бегать, пыль поднимать? Небось, Зоя за Степкой гоняется. Старшая Даша спокойная - помощница, а эта - сорви-голова.
      Пока дверь в дом открывалась, шум немного стих, Зойкины глаза поблескивали из одного угла, а Степка в другом чесал затылок. Видно досталось ему. Зойка пока силу над ним чувствует и задирается, вот погоди, еще немного подрастет, он тебе задаст.
      Даши дома нет, некому за порядком следить. Только вот Даша учиться не хочет. Четыре класса окончила и все, говорит - хватит. Вон, мол, Чурилов четыре класса окончил, а начальником почты работает. Да оно конечно, и как ей учиться? Здесь, во Владимировке только четыре класса, а потом в Агнево, в интернат надо идти, а кто за детьми будет присматривать, по хозяйству помогать? Девчонка-то молодец, не испорченная, и любое дело у нее в руках спорится. Что помыть, что постирать, что с младшими нянчиться. И покорная такая, бывало, маленькую ее поймаешь - шлепаешь, она даже не вырывается, а Зою не удержишь, вырвется - и в окно, через забор, где хочешь, перепрыгнет. Вот заноза! Но если делать что заставишь - делает. Этой семь лет в марте исполнилось, Стёпке пять осенью будет, а Даше тринадцать.
      Дети у неё хорошие, жаловаться грех. Все работящие и учатся хорошо.
      Катерина тяжело опустилась на табуретку, живот потянуло вниз, видно скоро рожать.
      -Ну что, опять подрались? - спросила она строго.
      -Да нет, мы просто в догонялки играли, - тут же отчеканила Зоя.
      Катерина посмотрела на Степу, будет жаловаться или нет? Но тот молчал.
      - Я сколько раз говорила, что в догонялки на улице надо играть, нечего в доме пыль поднимать, - сказала Катерина и протянула руку к хлебному довеску. - Ну ладно, так и быть, делите довесок.
      
      На следующий день Катерина проснулась с сильной головной болью. Голова просто раскалывалась от боли. Она подняла руку и хотела положить ее на лоб. Но рука ее не слушалась, в ней совсем не было силы, и она сама опустилась на одеяло. Федора дома не было, придет он только в субботу с дальних лесозаготовок, там они на неделе и ночуют в бараке. Катерина немного полежала, глубоко вздохнула и постаралась сесть на кровати. Надо ведь вставать - печь топить и детей кормить, долго не належишься. Кое-как оделась, чувствуя ужасную слабость, и поплелась на кухню. Тут толкнулся ребенок в животе, и весь низ пронзила боль. Катерина поморщилась и застыла, держась за живот. Ну все, видно пора пришла, схватки начинаются. Ну, это дело знакомое, не впервой, печь растопить успею, а там посмотрим. Но только она наклонилась к дровам, как сильно закружилась голова, и она чуть не упала. Надо Дашу разбудить, что-то со мной неладно.
      Катерина подошла к спящей Даше и стала её тормошить.
      -Вставай, дочка, надо печку топить, что-то мне неможется…
      Даша сладко потянулась, открыла глаза, а потом снова свернулась в клубочек и легла на бок. Вставать ей явно не хотелось, да и в доме, как всегда, утром холодно. Но, увидев болезненное лицо матери, встрепенулась и села.
      -Мам, ты чего? Начинается?
      Катерина села на стул и приложила ладонь ко лбу.
      -Не пойму, то ли заболела, то ли рожать пора пришла.
      Даша, видя, что тут не до лежания, встала и быстро оделась, поглядывая на мать.
      - Водички пойду попью, - сказала Катерина и пошла на кухню. Но в дверях пошатнулась и схватилась за косяк. - Голова кружится, и сил нет совсем.
      - Да ты сядь, сядь, - Даша испугалась, что мать сейчас упадет, и повела её назад к стулу. - Я тебе водички принесу. Может за фельдшерицей сходить?
      И она вмиг выскочила на улицу.
      Даше было десять лет, когда они приехали сюда, в эти необыкновенные места. Поначалу было немного страшно и таинственно, казалось, вот сейчас выйдет леший из лесу, в таких лесах и живут лешаки, про которых в сказках рассказывают, а то и медведь, медведи здесь тоже водятся.
      Ох, сколько она всего повидала, пока сюда ехали! Долго ехали. Ещё бы, в такую даль! В товарном вагоне по торцам были сделаны нары в два яруса, там они спали на матрасах: внизу дети, наверху взрослые, а в серединке играли. Хорошо было, весело! Детей много, есть с кем поиграть. А ещё можно было сидеть или стоять на краю вагона, где с одной стороны двери раздвинуты и прибиты доски, чтобы дети не выпали, и смотреть на улицу, на пробегающие мимо деревья, столбы, разглядывать всё, что встретится на пути. Окон не было. Поезд часто останавливался, вагоны загоняли в тупик, все выходили, разводили костёр, варили еду. А порой останавливался прямо в лесу или в чистом поле. И тогда кто бежал в кусты справлять нужду, а кто просто побегать и порезвиться на траве или сорвать полевой цветок. И так вот ехали целый месяц и приехали к морю, во Владивосток. Даша писала подруге письма и рассказывала ей, в какую даль они забрались и как много здесь всего интересного. Во Владивостоке ещё долго жили в бараках, спали на нарах, на каких-то тюфяках, родители ждали распределения - кого куда направят. И Ваню там похоронили. Оказалось, что им предстоит ещё плыть морем, и жить они будут на острове.
      Когда плыли, попали в небольшой шторм, пароход сильно качало, и они все лежали пластом и мучались от морской болезни, особенно маленьких Зою и Стёпу очень рвало. И так же почти месяц жили в Александровске, снова спали на нарах в бараке, пока не пришла разнарядка - отправить их в леспромхоз в эту самую Владимировку, с которой они теперь уже сроднились.
      Так незаметно Даша добежала до избы, где находилась местная медицина в лице фельдшерицы Симы. Фельдшерица на работу еще не пришла, лишь уборщица тетя Феня шуровала тряпкой в коридоре, намывая некрашеные доски пола.
      - Тебе чего в такую рань? Она раньше восьми не приходит…
      Тетя Феня что-то еще говорила, выйдя на крыльцо и вытирая руки о фартук, но Даша уже не слушала её и помчалась к Симе домой, сперва пройдя по дощатому тротуару, проложенному по одной стороне улицы, а потом по грязи перешла через улицу, изъезженную гусеничными тракторами, едва вытаскивая из грязной жижи резиновые сапоги. Весна была еще в самом начале, и деревья зазеленеют нескоро, лишь к концу мая, а сейчас лишь начало мая. Слева бурлила река. Лишь недавно прошел сплав леса, вода была еще большая и грязная, река гудела, преодолевая пороги.
      Когда вместе с Симой пришли домой, Зоя со Степкой растапливали печь, а мама лежала в кровати и стонала.
      Целый день кружилась вокруг неё фельдшерица Сима, но ничем не могла помочь. У роженицы то начинались слабые схватки, то она теряла сознание, а потом и вовсе припадки начались. К вечеру приехал Федор, вызванный с дальнего участка лесоразработок. Сима, испугавшись, вызвала из города врача. И на следующий день все ждали врача, как Бога. А когда эта врачиха на лошади приедет? Скорее всего, к вечеру доберутся. Всего шестьдесят километров до Александровска, да ведь всё лесом, дороги плохие, и речку сколько раз переезжать надо, в такую пору только верхом, пока вода высокая, да и то кое-где снести может.
      Врач Елизавета Михайловна появилась, когда уж стало смеркаться. Федор осунулся, дети жались друг к дружке, забравшись на одну кровать, и с надеждой и восхищением смотрели на доктора. Настоящего врача они видели в первый раз.
      Она щупала матери руку и что-то считала, прикладывала трубочку к груди и животу, а потом детей уложили спать, и что было дальше, они уже не видели.
      Дело было плохо, роженица совсем слаба и никак не могла разродиться. А врач не знала - кого спасать, то ли ребенка, то ли мать, и смотрела вопросительно на отца семейства, задавая ему этот же вопрос.
       - Мать спасайте, куда я один с такой оравой?
      Да ей и самой понятно, что уж тут спрашивать. А ребенок, похоже, задохнется, воды отошли, а он никак не выходит.
      Но чудо все-таки произошло, роженица открыла глаза, поднатужилась и показалась головка, покрытая пленкой. Ребенок-то никак в рубашке родился - девочка!
       От детского крика проснулась Даша, вскочила на кровати и стала таращиться.
       - Что, всё уже? Уже кто-то родился? Кто? Кто?
       - Девчонка родилась, спи, - буркнул отец.
       А Катерина совсем впала в беспамятство. Фёдор всю ночь не сомкнул глаз, врачиха делала какие-то уколы, а к утру и сама заснула, за ней и Фёдор, пристроившись на кровати в ногах у детей.
       Утро не принесло облегчения. Пришла Сима, а Елизавета Михайловна стала собираться.
      -Я не могу здесь так долго оставаться… Меня в городе больные ждут…
      Она с сожалением и сочувствием смотрела на семью, а Фёдор подошёл и тихо спросил:
      -Мать будет жить или нет?
      -Не знаю, - так же тихо ответила врач.
      Дашу разбудили и велели бежать к соседям за молоком для ребенка, мать неизвестно когда очнется, а ребёнка кормить надо.
      Елизавета Михайловна всё не уходила и о чём-то думала.
      - Знаете что, - она взяла за рукав Фёдора и вышла с ним на кухню. - Отдайте мне девочку. Ваша жена скорее всего не выживет, она очень слаба, что вы будете делать с такой семьёй и маленьким ребенком? Вам бы этих вырастить.
      Федор посмотрел в сторону кричащего комочка, третья девчонка в семье, а сын всего один. Да, как же отдавать, ведь своё дитё-то? Хоть и не испытывал он к этому ещё совсем незнакомому существу никаких особых чувств, а ведь грех это - отдавать.
      Пришедшая Даша заподозрила что-то неладное и вопросительно смотрела на отца.
      - Вот, дочка, - отцу надо было с кем-то посоветоваться, не мог он решиться один на такое дело, - просит врач ребенка ей отдать… - он виновато посмотрел на дочь, - мать-то совсем плоха…
      Даша, услышав о матери, тут же заревела, а повернувшись к ребёнку, почувствовала жалость и к нему.
      -Не отдава-ай, жа-лко, - тянула она.
      - У меня никого нет, я её удочерю и выращу, отдайте мне её…
      Фёдор всё думал и ничего лучшего придумать не мог. Ни бабушек, ни тётушек, никого у них здесь не было. А вдруг Катерина действительно не поднимется, что тогда?
      Может, это действительно выход - то, что предлагает врачиха? И девчонке будет хорошо, в городе-то жизнь получше, чем у нас тут.
      Он поднял глаза и встретился с глазами Даши, полными слёз.
       Что-то в Фёдоре защелкнуло, и он решительно произнёс:
      - Нет! Мы детей не отдаём!
       Даша кинулась ему на грудь.

Автор

Оглавление

Глава 2