МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ
СПАСИБО ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ
Мы с братом продолжали учиться в шестом классе, мать с сестрой Марией и братом Анатолием переселились на Пет к сестре ее тетушке Кате, а вот где был отец, не помню. Осенью он еще работал в сельмаге. Не понимаю, почему он не уехал к родным в Москву. В октябре или ноябре его арестовали. Сидел в Шилове. Суд был в Пертове. Приговорили его к восьми годам ссылки.
Приехал его брат дядя Степан, стал хлопотать. Собрал необходимые документы. Мать тоже ходила в район. Вскоре отца освободили. Я и брат жили у тетушки Дуни, иногда и у тетушки Анюты. Отец жил на Пету и собирался выехать в Москву, но не успел, его опять арестовали. У отца были друзья и на Пету, и в Б. Дмитровке, и в районе, но в то время им нельзя было высовываться.
Помогли собрать некоторые документы о том, что отец был не кулаком, а служащим. С этими документами мать возвращалась из Чучкова. По дороге домой ее встретили двое и просили отдать документы. Естественно, она не отдала, тогда ее раздели, а было это в декабре, все, что было у нее, забрали. Явилась она в слезах. То ли с горя, то ли от простуды слегла и заболела брюшным тифом. Болела долго. Надо бы ее везти в больницу, а это шесть километров, находилась больница в селе Пертово. В это время председателем колхоза был наш родственник Иван Федорович Соин, муж тети Кати. Не то, чтобы дать лошадь, у него было намерение выпроводить из дома мать. Как это, жена кулака у него в доме!
Со дня на день здоровье матери ухудшалось. Появились тифозные вши, пришлось отрезать косы, а косы у нее были длинные, ниже пояса. Медицинской помощи никакой. Перед смертью мать вдруг встала и все звала отца: "Вася, Вася…" До этого она уже память потеряла, а тут заговорила, думали, пошла на поправку. Попросила, чтобы все мы подошли к ней попрощаться. Вскоре после этого она умерла.
Подготовили гроб, тетушки обмыли, прибрали ее. Когда перед похоронами стали прощаться, мне как-то стало страшно, я выскочил из дома и побежал по деревне, добежал до дяди Паши, забился в угол, наверное, ревел. Похорон матери не видел.
Вскоре после похорон заболел тифом брат Николай. Лежал в доме дяди Паши Суханова. У тети Кати остались сестра Мария и брат Толя, позже Толю взяла в Пертово тетушка Анюта, жили они с дядей Яшей двое, сын Леонид в это время учился в Шацке (от Пертова километров сорок).
1932 год выдался неурожайным, начался голод. Везде мы были лишними ртами. В школе не учились, бросили ее еще до Нового года. Я как перекати-поле, то на Пету, то в Пертове. Тетя Анюта с дядей Яшей Орешкины по сравнению с другими жили сносно. Дядя Яша имел хорошее ремесло - шорник. В основном я жил у них. Иногда бывал и у тетушки Дуни. В это время она была замужем за дядей Митей Ваниным. Сын ее, тоже Митя, в школе не учился, да его и не могли взять в школу, потому что он - дебил. Возраста мы с ним были одного. При встрече с ним обязательно что-то случалось. Поэтому я у них редко бывал.
Год 1980-й. Автор (слева) вместе с двоюродным братом Титовым П.П. на месте бывшего хутора. Только тополя…
Хутор наш, т.е. дома были целы, людей не было, да и никому до него не было дела. Какая-то неразбериха. Не знаю, почему, мы из хутора уходили последними и что-то оставили из скота, скорее всего не оставили, а не разрешено брать. Ранее я упоминал, черная свинья была у нас. Возможно, в тот период, когда конфисковали скот, она убежала со двора и одичала.
Про это знал дядя Яша. В один из вечеров, а было это глубокой осенью, дядя Яша с дядей Митей на лошади отправились за этой свиньей. Поймали, зарезали и привезли домой. Вроде бы какая-то помощь нам.
Будучи в Пертове, я занимался и рыбалкой. В пруду водились караси и пескари. Между прудом и спиртзаводом находилась плотина. С завода в пруд спускали горячую воду, и в зимнее время образовывалась полынья. В этой полынье мы и ловили пескарей. По какой-то причине теплая вода притягивала рыбок, и их так много. На палку насаживалось нечто вроде садка (или даже большая консервная банка с пробитыми дырочками, чтобы вытекала вода. Стоишь на льду около полыньи, а пескари резвятся около кромки льда, и подцепляешь рыбок. За какой-то срок можно наловить на уху или даже на жаркое. Когда был хороший улов, я носил на Пет, подкормить выздоравливающего брата. Однажды я не рассчитал, подошел слишком близко к краю и провалился в воду, вытащили меня. До дома пока добежал, на мне все обледенело. Тетушка Анюта раздела меня и - на печку, конечно, обругала. Простуды миновал.
Карасей ловили по-другому, скорее даже не ловили, а доставали. В какое-то время зимы спускали из пруда воду, причем почти всю воду, лед оседал и у берега образовывалось пустое подледное пространство. Прорубали лунки и спускались под лед и в тине отыскивали карасей. Но это занятие было для взрослых. Иногда очень много приносили рыбы.
Когда шел на Пет, кроме рыбы тетушка еще кое-что давала. О сестре Марии и брате Анатолии я не беспокоился, знал, что у них еда была. Брат хотя и выздоровел, но видимо, после болезни осложнение на ноги, ходил плохо. Время шло к весне. Сестра Мария все жила у Соиных, а Толю взяла тетя Анюта. Позже в Пертово перебрался и Николай.
Теперь об отце. В декабре, когда еще болела мать, его вторично судили в Шилове и приговорили к десяти годам ссылки. За что, непонятно. Знал ли он в тот момент о том, что случилось с семьей, и о смерти жены, наверное, нет. Позже дядя Степан узнал, а может, отец сообщил, где он находится, а находился он в лагере заключенных под Москвой, в Косино.
Наступила весна. Несколько раз из Пертова мы ходили на хутор. Дома стояли, а что можно унести из домов, уже унесли. Как прискорбно было видеть, ведь всего какой-то год назад здесь полным ходом шла жизнь, а теперь - пустота. Позже мы узнали о том, что дядя Степан - Шишан с семьей вовсе никуда и не скрывался, а переехал в село Пузос, рядом с селом Пертово, и никто его не преследовал, а дядя Петр сначала находился на Ункоре (километров 25 от хутора), позже переехал в Ленинград. По существу они пострадали только материально. Земля перешла в пользование Пертовского совхоза. До сих пор овраг называют балкой Титовых. Эдак лет через 30, когда брат Анатолий уже работал агрономом в совхозе, на планерке директор совхоза в шутку спрашивал: - "Анатоль Василич, разреши начинать пахоту вашей земли." Как только мы приезжали в Пертово, обязательно посещали родные места.
ТЮРЬМА-ДЕТДОМ-КОЛОНИЯ
Наступило лето 1933 года. Тетушка Дуня связалась письмами с братом (дядей Степаном). Он в это время работал помощником начальника станции Раменское. Решили меня с братом отправить к отцу в Косино. Для меня эта загадка осталась неразрешенной. Как же так, отец в лагере для заключенных, и нас туда же. Привезли на станцию Чучково, посадили в поезд, сказали проводнику, чтобы высадил в Раменском. Дядя Степан встретил нас, отвел к себе на квартиру. С неделю жили у него. Поняли сразу, что жене его Татьяне наше присутствие не понравилось. Привез нас в Косино. Увидели высокий забор, колючую проволоку, проходную, куда нас впустили. Очевидно, договоренность была заранее.
Отец встретил нас, обнялись, расцеловались, всплакнули. Объяснил нам отец: "Пока будете жить здесь". В бараке большие комнаты, наверное, человек по двадцати или более. Спали не на кроватях, а на нарах. Помнится, с нами рядом спал человек с рыжей бородой, очевидно, священник бывший.
Итак, мы стали тоже заключенными. Нам с братом на двоих дали один паек заключенного. Брату 14 лет, мне - 13, да к тому же после голодной зимы. Мы, наверное, каждый съели бы по два пайка.
Лагерь имел свое подсобное хозяйство и работали в нем сами заключенные. Видимо, ссыльным полагался несколько другой режим по сравнению с другими зэками. Ссыльные без охраны выходили за пределы лагеря. Мы (я имею в виду себя и брата с отцом) работали на поле: он за сохой или плугом, а мы, как поводыри, вели лошадь за уздцы.
Кушать нам не хватало, поэтому раз в неделю мы с братом ездили в Москву за хлебом. На Шаболовке жила сестра отца тетушка Маня, а на Калужской площади - булочная. Утром мы приезжали и вчетвером (тетушка Маша, ее сын Михаил и мы с братом) становились в очередь, а очередь длиной с километр. В одни руки давали круглый хлеб весом 1 кг за 3 рубля. За день выстаивали две очереди. Тетушка Маша в очереди не бездельничала, вязала носки или чулки. Вечером мы возвращались в лагерь с восемью килограммами хлеба. Этого нам хватало на неделю. И так повторялось несколько раз.
Недовольство проявлял Михаил: ну кому понравится в 9 лет весь день стоять в очереди? Как только являемся, он кричит: "Вот, опять приехали, не буду стоять, гулять хочу, играть хочу!"
Недалеко от лагеря находился полигон, мы не знали об этом, да и заграждений не было, забрели туда и попали однажды под бомбежку. С самолетов сбрасывали бомбы по цели. Бомбы, правда, не настоящие, а цементные болванки.
Прошло лето и вдруг пришло распоряжение: лагерь ликвидировать. Всех ссыльных погрузили в вагоны и вывезли в неизвестном направлении, а нас с братом повезли в Москву, в Даниловский монастырь, там находился детский приемник. В нем были не только дети 10-14 лет, но и беспризорники 16-18 лет, так называемые урки, воры-карманники, домушники. Верно, мы были отделены от них. В Даниловке мы находились месяц или полтора, кажется, в начале сентября вывезли в детский дом, который находился во Внукове. Дома двухэтажные, деревянные, кругом лес хвойный.
Кормили плохо, все время полуголодные. Тетушка Маша знала, где мы, и приезжала, кое-что привозила покушать. Они и сами-то бедно жили. Не пойму, откуда у нас были деньги, когда еще жили в лагере, возможно, ссыльным платили, ведь мы ездили много раз и за каждую поездку за 8 кг хлеба платили 24 рубля.
Один раз где-то по соседству накопали картошки (точнее, своровали) и решили испечь. Разожгли костер, человек шесть было. Чтобы больше картошки набрать, клали в прорванный карман (одежда казенная). Только собрались заложить картошку в огонь, в этот момент появился лесник. Мы в разные стороны и - деру, ведь могли поджечь лес. Впопыхах брат Николай оставил свое пальто с картошкой. На следующий день лесник явился с пальто в детдом, обнаружили и хозяина пальто.
Начали учиться в школе. Возраст в классе разный, от 12 до 15 лет, а может, и больше. Николаю и мне разрешили на выходной ездить в Москву к тетушке Маше. Однажды едем в трамвае и видим: вроде знакомый человек сидит. Подошли, Николай говорит: - Это же дядя Коля Гришаев! Люди видят, подошли два детдомовца (по одежде можно определить) и толкутся около слепого, ну и возмутились, говорят: - Чего вы пристаете? Тогда Николай обращается к дяде Коле: - Мы Титовы, Вы помните нас? Когда же объяснились и мы рассказали, почему оказались здесь, он дал свой адрес, жил он тоже на Шаболовке.
Такая неожиданная встреча почти через три года. Спросил он, где отец, огорчило его наше сообщение.
При возвращении от тетушки она нам давала с собой бутерброды. В эти посещения мы познакомились с нашей будущей мачехой тетей Ниной. Она жила вместе с тетей Машей. Раньше она была замужем за дядей Степаном, после развода поселилась у тетушки Маши. Она тоже нас подкармливала.
Зима в этот год наступила рано. Как-то Николай и я поехали к тетушке, а до станции - километра два. У меня на шапке оторвана завязка. Когда же дошли до станции, одна женщина, увидя меня, охнула: - Мальчик, у тебя левое ухо обморожено! Я - хвать за ухо, а в нем - снег. Приехали в Москву, тетушка Нина оттирала мое ухо, а оно распухло. Обогрели они нас, накормили и с собой дали.
Однажды на перемене ем я бутерброд, подходит девка, лет 15 ей, и просит: дай пожевать. Ее фамилия тоже Титова и еще раньше она навязывалась, вроде она родственница наша, и просила дать адрес тети. Конечно, пожевать я ей не дал, самому мало. Ухитрилась она и - хвать хлеб из моих рук! Что я мог сделать? ведь она на голову выше меня. Стоит и жует мой бутерброд. Стояла она около лестницы на первый этаж. Со злости подбежал и толкнул. Она потеряла равновесие и кубарем по лестнице вниз. Сильно разбилась.
Дня через два меня отправили за провинность в трудовую исправительную колонию "Возрождение", примерно в 40 км от Москвы по Савеловской железной дороге, станция Икша. Так меня разлучили с братом.
Колония не строгого режима, но за забором, и проходная была с охраной. В это время уже строился канал Москва-Волга. НКВД взяло над колонией шефство. Приезжали к нам артисты-заключенные. На какое-то торжество приезжало и военное начальство. Обещали для всех воспитанников сшить военную парадную форму..
Возраст колонистов от 11 до 16 или 17 лет. Таких, как я, было немного. Точно не помню, кажется, называли паханами, т.е. мы не воры, основная же масса - урки. Внутри были свои законы, причем строгие. Играли в карты, в игры с интересом, т.е. под деньги или подо что-то другое. За неисполнение чего-то били, и жестоко били. Поножовщина тоже была. Финки у многих были.
Помнится такой случай, поспорили двое, как они себя считали, уркаганы, одному лет 12, а другой лет на 5 старше, кто из них ловчее, а как доказать? Разумеется, были и судьи. Решено уйти на волю, убежать из колонии на какой-то срок и вернуться с доказательствами: кто больше принесет ксив, т.е. портмоне, кошельков. И что вы думаете? По возвращении меньшой обскакал, принес больше, оказался более профессиональным вором-карманником. Что сделали со старшим, не знаю, но он исчез.
Директором колонии был Хабаров, сволочь еще та, с некоторыми колонистами расправлялся сам в кабинете. Поговаривали, что и насиловал воспитанников. Что-то в нем было от кавказцев. Не любили его. Воспитатели тоже были разные: и хорошие, и настоящие садисты. За жестокость некоторым воспитателям отплачивали жестокостью, делали темную. Попробуй потом узнай, кто это сделал.
Колония имела свое подсобное хозяйство, работали все. Трудовой день обычно начинался после школы. Вспоминаю, как-то работали мы в поле, а мимо вели колонну заключенных и кто-то из колонны выскочил в сторону, видимо, увидел что-то съестное и хотел поднять. Так часовой подбежал к нему и прикладом винтовки ударил в спину, бедняга упал. Нас это так возмутило, начали кричать оскорбительные слова, вроде "бандит, садист", а ругаться мы умели. Больше того, стали камнями бросать.
Один раз я увидел такое, что после увиденного страшные сны снились. Как-то недалеко проезжали две арбы большие, чем-то нагруженные, закрытые брезентом. Порыв ветра, и брезент раскрыл содержимое. О ужас, в этой повозке лежали навалом голые человеческие тела! Сколько же гибло народу на канале! Труд этих людей был очень тяжелым. Все земляные работы выполнялись лопатами, техники почти никакой, экскаваторов-то в то время не было, лопата и тачка.
Вот тут я подумал об отце, где он, неужели и он находится в таких же условиях каторжных…
Жили воспитанники в кирпичных красных домах. Очевидно, раньше они предназначались для других целей. Спальни очень большие, кроватей штук тридцать. Запомнился один печальный случай. Сидим как-то на кроватях, у одного парня в руках - лук, он и говорит другому, сидящему в противоположном углу: - "Хочешь, я попаду тебе в глаз?", прицелился и выпустил стрелу. И что же, стрела угодила в глаз, страшный крик. Позже он утверждал, что не хотел этого делать, сорвалась у него стрела. Наказали виновника, сидел в карцере. Было и такое помещение для провинившихся.
Столовая наша находилась в бывшей церкви или какой-то молельни. Факт то, что над этим помещением находилась колокольня. Руководство колонии решило свалить эту колокольню. Разобрали кирпичные стояки, а в середине еще стояки деревянные, толстые дубовые бревна. Стали их подпиливать. Несколько пил зажало, опасная работа, тяжести очень большие. Все это делали старшие воспитанники. Затем за купол привязали веревки, точнее, канаты. Высота-то большая. Собрали человек больше ста, да почти всю колонию, ухватились за канаты и - раз, два, взяли!
Раскачивали долго, наконец, свалили. Позже чинили крышу, в некоторых местах пострадала не только кровля, но переломало стропила, тяжесть-то громадная. Затем разбирали завал. С одного возвышения я сорвался и сел верхом на бревно, как еще уцелели мои яички. Промежность сильно зашиб. Лет через 35 на моем здоровье это отрыгнулось, так заключили врачи.
Да, еще забыл один момент в моей жизни, пожалуй, существенный. Было это еще в начале января, когда убили Кирова. В газете была фотография: Киров в гробу. Не знаю, почему, но мне захотелось нарисовать в большом размере этот снимок. Получилось удачно, увидел воспитатель, похвалил и попросил нарисовать портрет в большем размере. Позже его повесили на стену. Я почему вспомнил об этом: как-то меня подстегнуло и с тех пор я стал больше рисовать.
Начисто забыл об учебе в колонии, ну ничего не сохранилось в памяти, как будто вообще в колонии не было школы.
ДЕТЧИНСКАЯ ЛЮБОВЬ
В июле, а может, в августе или сентябре нас, группу воспитанников отправили в другой детдом, по какой причине, неизвестно, может, мы уже перевоспитались и не было нужды держать нас в колонии. Детский дом, куда нас привезли, находился в Детчинском районе, тогда это была Московская область, теперь - Калужская.
Этот детский дом тоже был обнесен каменным забором и тоже с закрытыми воротами. Раньше этот комплекс зданий принадлежал какому-то помещику, говорили даже, что тут жил помещик Троекуров, потому что рядом с этим поместьем находилась деревня Дубровка. В детском доме воспитывались только мальчики, зато воспитатели и учителя были женщины.
При детдоме школа была только начальная, и когда начался учебный год, возник вопрос: где нам учиться? По всем правилам мне надо бы идти в седьмой класс, но после проверки знаний я не попал в седьмой класс, а пошел опять в шестой. Из приехавших, кажется, четверо пошли в шестой класс и несколько ребят - в пятый. Недалеко от детдома находилась средняя школа, а может, семилетка, куда нас и направили. Для нас как бы создали особый режим в детдоме.
В школе учились совместно и девочки, и мальчики. Мне пошел пятнадцатый год. По предметам успеваемость хорошая, да и как быть плохой, коль второй год. Сначала местные, т.е. деревенские относились к нам с недоверием, сторонились: беспризорники, всего от них можно ожидать, но позже все встало на свои места.
Почему-то на меня обратили внимание директор школы и его жена - Зубовы. Я стал захаживать к ним, вернее, они приглашали. Позже они заговорили о принятии меня в свою семью. Жили двое, детей у них не было. Когда же узнали, что у меня есть отец, отказались от этой затеи, к тому же, я допустил какую-то бестактность по отношению к учительнице.
В школе я познал, что такое любовь. Имени не помню, фамилия Захарова. Несколько раз провожал, жила она в соседней деревне. Узнала о наших встречах ее мать, учинила скандал, как это она связалась с беспризорником?! Когда стало тепло, мы встречались на окраине ее села. Сидели на изгороди и молчали. Молчу и думаю: о чем же говорить? Наконец, надумаю, скажу, она ответит, и опять молчание… До поцелуев не дошло, да я и не мог бы этого сделать. Закончился учебный год, встречаться стало труднее, а потом либо она не захотела встреч, либо уехала. На этом наша любовь закончилась. Я же переживал долго.
В детдоме начался ремонт комнат, нас переселили жить в клуб. В клубе висела люстра наподобие аэроплана. В живом уголке было много всякой живности. Как-то принесли двух птенцов ястребов. Кормили их птенцами дроздов, а их надо еще достать. Когда забирались в гнездо, дрозды-родители оштукатуривали нас белой вонючей жидкостью, а наиболее смелые даже клевали. Когда подросли ястребы и стали летать, излюбленным местом стала люстра. На ней они кормились, обгадили и обкровянили ее.
Где-то нашли птенцов совы, с ними хлопот было больше, не хотели есть. Выносили клетку к деревьям и кормили их родители. Как-то пришел из деревни мужчина с ультиматумом, мол, если будете выпускать ястребов, я их застрелю, они стали таскать цыплят.
Интересно было видеть их полет, точнее, парение. Крикнешь: "Яшка, Яшка!", он - камнем вниз, садится на плечо и просит есть.
Кажется, в июле услышали новость, якобы вышло постановление: по достижении пятнадцати лет воспитанников отправлять на производство.
На протяжении всего времени заключения отец подавал прошения о том, что осудили его несправедливо (об этом я узнал позже). Дядя Степан тоже какие-то документы собирал. В Пертове и на Пету тоже хлопотали. В районе сменилось начальство, даже кого-то посадили. Словом, летом 1935 года отца освободили, судимость сняли. Еще год он работал прорабом на стройке в Хабаровске по договору. Подзаработал много денег и в 1936 году приехал в Москву. По дороге его пытались ограбить, думали, он деньги с собой вез. Какая-то попытка ограбления была и при получении денег в банке. Подробностей не помню, вроде бы деньги хотели получить по подложным документам. В этот момент с отцом был дядя Степан и утверждал, что он помог задержать преступников. В общем, темная история с деньгами. Отец остановился у тетушки Маши, пока не определился на работу и не нашел жилье.
Как-то при встрече с двоюродным братом Михаилом (ему в то время было лет 14) он рассказал (видимо, уже тогда соображал, что к чему): "Знаешь, Мить, смотрю, твой отец и тетя Нина то спали врозь, а потом вижу, они спят вместе (спали на полу, комната у тети Маши маленькая)". Точно не помню, наверное, поженились, потому как в марте 1937 года родился брат Валентин. В это время они жили уже на станции Лосиноостровская, работал отец на кроватной фабрике кладовщиком, жили при фабрике в комнате рядом с конторой. Брат Николай после нашей разлуки вскоре поступил в ФЗУ, учился на столяра.
Теперь я опять вернусь в лето 1935 года.
Отобрали нас семерых, кому 15 лет, кому 16 и оправили на работу в совхоз Гурьевский, тоже в Детчинском районе. Попробую вспомнить фамилии. Самый рослый и взрослый - Рудаков, затем Таранцев, Жуков, Иванов, Рихтер, седьмого не помню. Поместили нас в доме барачного типа, шестистенка, с торцов жили две семьи, а наша комната в середине и вход сбоку. Позже мы узнали, что весь детдом расформировали. Один раз мы ходили в гости, а расстояние от детдома до совхоза было километров 18. Приняли нас хорошо, верно, вначале испугались, думали, что мы убежали. После расформирования детдома туда в 1937 году привезли испанских детей, на том наше родство и закончилось.
Распределили нас на работу по разным местам. Меня послали в свинарник, помощником свинарки. По возвращении с работы от меня дурно пахло. Не помню, куда определились остальные. Кто-то на крольчатнике, кто-то в мастерские. В свинарнике мне не понравилось, и я попросился в крольчатник, там тоже пахнет не духами, но все же не так. Молодняк держали в загоне, а производители и племенные самки - в клетках. Чистили клетки, давали корм и экспериментировали тайком: к гулящей самке сажали самца, он делал свое дело, сажали другого, третьего, десятого, и всех самка принимала. Распутный народ - самки.
Прошло какое-то время, я попросился ближе к технике, ублажили, оказался в кузнице. Качал горн.
Кормили нас в столовой, за питание высчитывали из зарплаты, а зарплата была целых 80 рублей. Какие-то деньги давали на руки. В магазине покупали сладости и папиросы, а некоторые - и водку. Над нами был надзиратель - участковый, часто к нам захаживал. Несколько раз я отпрашивался и ездил к родным в Москву и в Раменское к дяде Степану.
Помню, приехал к нему, у него уже жила дочка Шура, она на год моложе меня. Познакомился с сестрой. Квартира у них из двух комнат. В первой комнате, как бы кухне, стояла печь, не такая, как в деревне, но все же лежанка была. Было это зимой. Вечером сидим мы на этой лежанке, греемся. Слышим, в другой комнате ругань. Частенько дядя Степан выпивал (пожалуй, это мягко сказано). Тетя Таня кричит: "Ты меня измучил, лучше убей!" Он отвечает: "Неси топор!", выскакивает на кухню тетя Таня в нижней рубашке, хватает топор - и в спальню. Мы в шоке: что же будет? Дядя говорит: "Клади голову!" - и вдруг - дикий вопль, выскакивает тетя Таня и, как была раздетой, в дверь и на улицу…
Больше у меня не было желания к дяде в гости приезжать.
В совхозе жизнь шла своим чередом. Иногда были потасовки между собой. Драк с местными не было, боялись нас. Среди нас были и сволочные, особенно Рихтер и Рудаков, по возрасту и по росту они - больше, мне доставалось и от того, и от другого. Они считали себя урками. Как-то Рудаков подошел ко мне пьяный и говорит: "Смотри, Митька, какой я ножичек сделал", и ткнул этим ножом мне в левый бок, я почувствовал сильную боль, и кровь потекла. Когда я закричал и упал, он испугался и сразу протрезвел. Одет я был в теплый пиджак наподобие фуфайки (одежда на нас - казенная). Было это на улице. Принесли меня в комнату, раздели, из раны - кровь и воздушный пузырик, видимо, плевру задел.
Побежали в контору с сообщением, якобы я напоролся на вилы. Запрягли лошадь и в больницу, примерно в километре она была. Положили, обработали рану, тут же пришел участковый с допросом. Я утверждал тоже, что напоролся на вилы. Конечно, он не поверил. Позже Рудаков приходил в больницу, просил прощения и позже все обхаживал меня. Недели две я пролежал в больнице.
Делали не только ножи, но и самопалы. Заряжали бертолетовой солью с углем, а на боек насыпали серные головки от спичек. Надо же, своего рода изобретатели, самопалы делали с курками. Рудаков и Рихтер работали в слесарной мастерской. Они и мастерили.
Более серьезное несчастье случилось позже. Решили испробовать самопал (моей инициативы тут не было), зарядили бертолеткой, вместо дроби насекли из медной проволоки кусочки. Поставили мишень. Происходило это в лесу. Рихтер стал взводить курок и у него что-то сорвалось. Выстрел, дым и крик. Видим, на земле корчится и кричит Иванов. Все или почти все кусочки из проволоки вошли в ноги выше и ниже колен и в коленях. Виновник побежал в совхоз за лошадью, а мы потащили Иванова из леса. Отвезли в больницу. Бедняга, как он страдал, какие-то кусочки из ран вытащили, а что-то в глубине осталось. Позже, когда выписали из больницы, раны у него гноились.
Опять криминал. Допросы, все в один голос говорят, кто-то из охотников выстрелил. Кто же поверит, чтобы охотник вместо дроби проводами заряжал? Обыск ничего не дал, виноватого не нашли. Бедный Иванов, у него и вообще-то со здоровьем было неважно.
Первое Мая - праздник. Обед тоже праздничный. Купили четвертку водки. Зашли в столовую. В кружках было молоко, выпили или вылили, разлили в кружки водку (четвертка на двоих), выпили, а кружки-то не ополоснули, поэтому водка была мутной. Хорошо поели. Впервые я отведал это зелье. Опьянев, вывалился из столовой и поблизости свалился в канаву. Ох, как же меня рвало, думал, все нутро вывернет. Хорошо помню, подошел участковый, приподнял за волосы и сказал: "Этот готов, не опасен". После этого водку я не пытался пробовать, во всяком случае, пока находился в совхозе.
В кузнице мне тоже надоело, особенно после того, как обжег правую руку, думал, что мои пальцы так и останутся согнутыми. Около кузницы лежал жернов, на котором одевали на деревянные колеса обручи. Кузнец раскалил жигало, чтобы сделать отверстие, положил это жигало на жернов, а я не заметил, то ли хотел облокотиться, ладонью надавил, дым, и горелым мясом запахло. Долго рука потом болела.
В совхозе была своя электростанция. В помещении стоял одноцилиндровый двигатель с маховыми колесами, с помощью ремня от двигателя вращалось динамо и все помещения освещались до 12 часов ночи. Вот меня и назначили помогать мотористу, пока болела рука. И так каждый вечер я дежурил до полуночи. Что надо, поднести, заправить горючим бак, точно не помню, кажется, двигатель питался нефтью.
Запускали двигатель с помощью махового колеса, вернее, двух колес, на одно колесо надет ремень со стороны противоположной стены, а от стены маховик надо крутить, и с помощью сжатия мотор заводился. Когда моторист стал заводить, каким-то образом фуфайкой зацепился за шпонку. Короче, двигатель завелся и начало его крутить и бить ногами то об пол, то об стену. Он кричит: "Останови двигатель!", надо было нажать рукоятку, чтобы горючее не поступало, я это мигом сделал, но какое-то время двигатель по инерции еще вращал маховые колеса. Моторист уже молчал, потерял сознание. Я - один, растерялся, попробовал его освободить, не получилось, побежал до ближайшего дома.. прибежали люди, высвободили. Переломало ему обе ноги. Насколько помню, после больницы он ходил на костылях. После этого я не мог и близко подходить к электростанции.
Попросился в ученики к трактористу, мне очень хотелось овладеть таким конем. Сначала уборка, затем - пахота. Тракторист - парень молодой, сын директора совхоза. Парень молодой, погулять хочется подольше, для сна времени мало. Подучил меня, как обращаться с трактором, плугом. Посадит меня за руль, а сам - досыпать в стог или в копну. В конечном счете я техникой овладел неплохо. Работали на тракторах колесных СТЗ или ХТЗ. Позже приходилось работать и ночью.
Купили мы сообща гармошку. Я еще не забыл, чему учил отец. Играл барыню, цыганочку, страдание, еще что-то. Тут я был на высоте, сам учил других. Затем приобрели радиоприемник детекторный, слушали Москву.
БЫТ НЕПРИКАЯННЫЙ
Как-то зашли в магазин. Сначала продавец относился к нам настороженно, как бы чего не сперли. У нас был уговор - ничего не трогать, потому что он иногда давал нам в долг конфеты, сахар, пряники. Мы исправно расплачивались. В разговоре он попросил, не могли бы мы побить крыс, и вытаскивает крысоловку. О ужас, сколько же там крыс! Во всяком случае, штук пятнадцать набралось.
Крысоловка представляла собой емкость полуцилиндрической формы объемом с два больших ведра. Сбоку отверстие, где в глубине - наживка. Крыса залезает и противовес срабатывает, т.е. она проваливается внутрь. Продавец попросил, чтобы вернули крысоловку.
Пришли к себе в комнату, в дороге кто-то высказал идею выпустить крыс и поохотиться на них. Проверили, нет ли в полу дырок, выпустили и стали палками бить их. Они мечутся по комнате, по кроватям (у нас не настоящие кровати были, а топчаны на козлах). Крысы-то голодные, стали на нас бросаться, очевидно, поняли свою участь.
Вроде бы все, подсчитали трофеи. При подсчете убитых оказалось меньше. Начали искать, за голландкой обнаружили отверстие под пол. Хотя и крысы, но все же жестоко мы с ними поступили. А ночью вдруг - крик, проснулись все. Оказалось, под подушку к Таранцеву забралась крыса. Почему именно к нему? Может быть, потому, что его постель пропахла мочой. Писался он ночью. Матрац сгнил, сколько раз его выбрасывали на улицу. Вонь в комнате, даже появлялись черви. Уговор был будить его ночью, но не всегда это помогало.
Не припоминаю, кажется, простыней не было. Ходили мыться в баню, а кто нам стирал белье и как мы приобретали белье, не помню. Какая-то обслуга была, была и прачечная. Убирали помещение сами, во всяком случае, в комнате чистоты не было, не было и уюта.
Был клуб, показывали кино, остальное время по вечерам играли в карты и слушали рассказы дон-жуанов, особенно Рудакова, как он ухаживал, обхаживал и спал со своей девкой. Расспрашивали со всеми подробностями. Не помню, чтобы у нас были книги. Библиотека в совхозе была. Рисованием я занимался, даже какие-то поручения выполнял.
Письма от родных я получал и сам писал. Об учебе никто не думал, да в то время вечерних школ, наверное, и не было. Кажется, кто-то из родных намекнул послать письмо в облоно о том, что я хочу учиться, а меня отправили на работу. Написал чуть ли не Крупской. Однажды меня вызывают в контору к директору. Получили они письмо из облоно. Возможно, теперь это плод моей фантазии, но вроде бы директор заговорил о продолжении образования за счет совхоза.
Брат Николай в это время уже работал столяром на заводе в Павшино, в письме просил приехать и попробовать поступить в художественное училище. Но осуществилось это только через почти 11 лет…
Отец в это время уже работал на кроватной фабрике в Лосиноостровске. Во всяком случае, отец не просил меня вернуться. Не помню, но сестра Мария тоже оказалась в Подольском детском доме. Наверное, ее позже нас отправили с Пета. Марию отец из детдома взял.
Итак, осенью 1936 года я вернулся, нет, не вернулся, а приехал в Москву. С поступлением в училище у меня, естественно, не получилось. Куда-то надо устраиваться. На руках у меня паспорт сроком на один год. Приехал к брату и одно время жил с ним в общежитии. Вот тут было тяжело. Жили-то на заработок брата вдвоем. Подумывал вернуться опять в совхоз.
Вот тут у меня провал в памяти, было ли это в 36 или в 37 году. Еду я как-то в Павшино, а было это 1-го или 2-го мая, в руках у меня небольшой чемоданчик с металлическими углами, иду по лесенке, а внизу стояла палатка и с трех сторон от нее - вспаханное поле. И вижу: две пары дерутся, двое стоят и держат друг друга за грудки, а вторая пара в интересном положении: один на корточках, а другой сидит на нем верхом. Видимо, уже тогда я страдал близорукостью, иначе у меня была бы другая реакция. Подхожу ближе и, что вы думаете? внизу на корточках - мой брат Николай! Подбегаю и углом чемоданчика - по голове седока, он упал, вскочил и - деру, за ним и второй. Выясняли отношения мой брат с товарищем и другая пара, причем из одного общежития, хорошо знакомые. Позже мы встречались и он сказал, ему показалось, что у меня в руках был нож.
Приезжал я тогда к Николаю повидаться. Жил у отца в Лосиноостровске. Я уже упоминал, комната рядом с конторой и вход со стороны завода. Чтобы попасть в комнату, надо пройти через проходную. Окно одно, там же, где и дверь. Комната длиной около 6 метров и шириной 3 метра или чуть больше. 11 марта 1937 года здесь и родился брат Валентин. Из мебели - кровать, детская кроватка, комод, стол и две или три табуретки. Спали мы с сестрой на полу.
Сначала отец устроил меня грузчиком по разгрузке леса, тяжелая работа, не для подростка. Стал потом работать на складе у отца, упаковывать кровати в рогожу, чтобы они при транспортировке не портились. По три рубля за штуку, платил наличными заказчик. За день я мог упаковать штук 20, больше отца зарабатывал. Вроде бы жизнь налаживалась, с новой мачехой тетушкой Ниной тоже ладили.
Однажды отец собрался в баню и попросил, чтобы я взял ему четвертку водки, это закон - после бани выпить, а денег не дал, а дал облигацию с купоном. В тот период приобретались облигации, а сбоку облигации - отрезные купоны с обозначенным на них временем реализации. В банке нужные купоны отрезали, выдали деньги. Вернулся с водкой, облигацию положил в конверт, где они лежали, что-то облигаций было много.
Отец приобрел велосипед и я вечером иногда на нем катался по Осташковскому шоссе. Как-то еду, а поперек дороги - орава ребят примерно моего возраста и моложе. Куда деваться, отобрали велосипед, и один на нем - ходу. Явился, рассказал отцу. Заявить в милицию? Толк-то какой… Удивительно, но на следующий день приводит велосипед парень, а с ним - его отец, оказывается, он работал на фабрике.
В этот же год осенью отец куда-то ездил на велосипеде и попал под машину, пострадал сильно. Это случилось уже без меня.
Прошло какое-то время, слышу, отец с мачехой шепчутся. Потом отец обращается ко мне, куда-то исчез конверт с облигациями, не брал ли я. Как же я мог взять, да и зачем они мне? И вот в одну из ночей я услышал разговор, очевидно, они думали, что я сплю. Тетушка Нина говорит отцу: "Некуда им деться, взял он их и продал". Утром я встал, простился с сестрой, сказал, что больше не вернусь, у отца попросил денег на дорогу, чтобы доехать до брата.
Да, забыл написать о пожаре, который произошел месяцем раньше. Приехал к нам Николай повидаться. Сидим в комнате, а тетя Нина варила на примусе суп или борщ. При входе в комнату была пристройка вроде коридорчика, там и готовили. Вдруг слышим взрыв. Открыл я дверь, а в дверь - пламя. Что делать, выход отрезан, в комнате четверо и ребенок. Отец где-то отсутствовал. Окно выбить. Раздумывать некогда, крик, плач. Проще было бы, если бы наружная дверь из коридора на улицу была открыта, а так получилось замкнутое пространство все из сухого дерева, да еще облито керосином. Видимо, снаружи еще ничего не заметили. Схватил я половик, открыл дверь и с размаху - в наружную дверь и половиком начал сбивать пламя. Николай тоже что-то схватил и изнутри помогал, тут и помощь подоспела. Кое-что у меня подгорело, ходил с ожогами какое-то время. В этот день праздничного стола не получилось. Почему примус рванул? Скорее всего, сильно накачан и перегрелся. Кастрюлю искорежило всю.
Ну вот, приехал я к брату, изложил ситуацию ему. Пошел он к коменданту и попросил разрешение на временное мое проживание в общежитии. В комнате они жили двое, ну и я с ними.
Вскоре я устроился учеником подмастерья на трикотажную фабрику. Не помню, чему учили, а вот работать пришлось по настоящему. В том цехе, где я работал, вязали чулки. Станки расположены рядами по семь или восемь, обслуживала их одна работница. Станки иностранные, иглы (на иглы-то совсем они не похожи) располагались по кругу. Станки работают, а работница ходит с ножницами и обрезает, точнее, отрезает готовые чулки. Тут надо быть начеку, движение - вращательное, достаточно не отрезать вовремя, может закрутить и иглы выйдут из строя. Нас об этом особо предупреждали, потому что эти детали дорогие и у нас их не производят.
Сначала вяжется из утолщенной нити верхняя часть, вроде резинки, затем паголенок, потом пятка, тоже из утолщенной нити, носок и заканчивается опять из тонкой нити, место обреза и все начинается сначала. Когда вяжется паголенок, движение идет по кругу, а когда пятка - на половину круга туда-сюда. Чулки вязались фильдеперсовые (может, и не так назывались).
Работницы пошли в отпуск, а на их место поставили нас, учеников с ножницами. Вовсе не обязательно отрезать каждый чулок, можно и через два, работы-то меньше, верно, для обслуживания нам давали меньше станков. Некоторые пытались ловчить, вовремя не отрезать чулки, и станок выходит из строя. Наказывали из зарплаты. Зарплату маленькую, но платили в то время, пока мы заменяли работниц.
Автор с сестричкой Маней, год 1937-й.
Помню, на фабрике отключили электроэнергию и нас отпустили. Все мы ринулись на Тушинский аэродром, благо, он рядом. Кто-то из учеников знал, что можно на планере полетать, предварительно поработав, т.е. тянуть резиновый канат. Стоит планер на крючке, прицепляется канат равномерно с двух сторон, человек по десять с каждой стороны и начинают тянуть, долго растягивают, затем - команда и планер взмывает, ну, как из рогатки. Так мы час два тянули. В планере два места, одно для инструктора, а другое - для обучающегося. Обманули нас, не полетали.
Возвращался в Павшино на поезде, одна остановка. Поезд часто переполнен людьми и приходилось забираться на крышу. Обо мне никто не спрашивал, видимо, сестра сказала, где я. Жилось нам материально плохо, даже очень плохо, порой не на что было пообедать. Благодарность брату, терпел.
Как-то в выходной Николай куда-то поехал, дал мне рубль на обед. Вместо обеда я с ребятами встретился (были ребята заводские и павшинские из поселка), я знал, где собираются павшинские около станции в штабелях теса и досок. Сели играть в очко. Мне повезло, что-то рублей двенадцать выиграл. Обнаружила нас милиция, все - в разные стороны, таким образом я оказался с деньгами. Когда вернулся Николай, на столе - ворох еды. Спрашивает: "Ты что, украл?"
Как-то я иду, разумеется, голодный, впереди едет фургон с хлебом. Фургоны возили лошади. Проезжая через канаву, фургон наклонился и перевернулся, часть хлеба вывалилась. Помог поставить повозку на место, собрать хлеб, за помощь возница дал мне штук пять французских булок.
Времени свободного было много. Пристрастился я ходить в клуб, играть на бильярде. Брат в клубе выполнял какую-то общественную работу. Как-то слышу: при входе шум. Выхожу и вижу: двое или трое подвыпивших пытаются пройти, а брат их не пускает, подоспел еще дежурный, дошло до драки. Вообще-то Николай сам никогда не ввязывался в потасовки. На сей раз уговоры не помогли, один из парней ударил брата, а другой вытащил из кармана молоток. Надо выручать. Рядом с входом что-то ремонтировали и валялись куски асфальта. Схватил острый кусок и саданул в ухо обидчика, да так саданул, что кровь пошла. Подоспела еще помощь. Убрались хулиганы. Пострадавший, уходя, пригрозил мне. Если бы он обратился с травмой, мне бы не поздоровилось. Позже, когда меня не было в Павшино, Николай при встрече рассказал, что приходил этот парень к нему с бутылкой и благодарил за то, что я помог ему: не взяли в армию, ухо-то плохо слышало.
Я - МОСКВИЧ
Время шло к осени, скоро срок моего паспорта кончается, а я не прописан. Что-то надо делать, иначе вышлют на сто первый километр. Увидел объявление, что набирают на трехмесячные курсы плотников. Явился туда, приняли и общежитие дали, а это - главное. Было только одно "но". Я подписал договор, из которого следовало, что после окончания курсов я должен отработать три года на этом предприятии. Они строили деревянные двухэтажные жилые дома. Итак, я подружился с топором и пилой. Надо же, в Москве - и деревянные дома.
Заменили паспорт, теперь я стал москвичом. Специальность плотника меня не устраивала, и месяца через три я ушел. Грозились подать на меня в суд и взыскать деньги, потраченные на мое обучение. Поступил на станкостроительный завод, сначала опять же плотником. Делал опалубки для фундамента и поступил в седьмой класс вечерней школы.
Был уже 1938 год. Наконец, бросил плотницкое дело, сначала подмастерьем у электриков работал, поднаторел, кое-чему научили, присвоили третий разряд. Эта работа мне нравилась, и учеба в вечерней школе тоже нравилась. Думал: закончу седьмой класс и поступлю в художественное училище. С оформлением красного уголка помогал, лозунги на демонстрацию писал. Станкостроительный завод находился на Новослободской, там же и жил в общежитии.
В феврале, а может, в марте чуть не поплатился жизнью, свалился с лесов. Высота - метров пятнадцать. Недалеко от земли стукнулся о перекладину лесов. Перекладина сломалась и я благополучно приземлился. Верно, бок долго болел, точнее, ребра. Обошлось больничным листом.
Позже еще ЧП произошло, тут пострадал не я, впрочем, мог и я пострадать, спасла моя положительная характеристика. В общежитии со мной (или я с ними) жила семья: отец и два сына, мать у них умерла. Взрослого сына взяли в армию, жили мы трое. Сидел я в красном уголке, бренчал на гитаре. Зашел этот мальчишка, лет 12 ему было. Люди читали, писали, радио слушали. Одному типу мальчик чем-то не понравился, то ли он шумно вел себя, словом, ударил его, да так, что тот упал и поранился. Многие возмутились. Я спрашиваю: "Зачем ударил мальчика?", а он: "А тебе чего нужно?!" Я со всего маха кузовом гитары - хвать его по морде. Кузов разлетелся, в руках один гриф остался. Крик, шум, изо рта кровь, отправили в санчасть. Вызвали милицию. Кто-то возмущается: "Зачем так жестоко?", кто-то одобряет. В то время драка в красном уголке - это политика.
На следующий день потерпевший с завязанным ртом и справкой явился с сообщением, что подает на меня в суд. В свою очередь отец мальчика тоже обзавелся справкой о травме и тоже о суде заговорил. К счастью, на этом тяжба и закончилась, тем более, что были свидетели в мою пользу.
Как-то зашли мы, группа ребят в общежитие к девушкам. Поговорили, посудачили, а затем разделились по парам. И мне досталась или осталась Мария Алаева. Она из Мордовии, работала чернорабочей. На следующий день опять пришли. Опыта ухаживаний у меня не было, да я и не пытался приобрести его. На хороших девочек посматривал, уж очень мне нравилась дочка одного начальника цеха. Нехватило мужества подойти к ней, и потом - она училась в десятом классе.
Так я стал захаживать часто, один не смел, просил кого-нибудь пойти со мной. Девушки готовили на стол, а мы приносили бутылочку красного. Мария на три года старше, позже я узнал, что и замужем была. У девушек в общежитии не так, как у ребят. У них кровати под пологом. Четверо в комнате, и все обзавелись парнями. В один из вечеров я остался под пологом ночевать. Жизнь моя потекла по другому руслу, верно, о женитьбе не говорили.
Вскоре Мария сообщила новость - беременна. К этому сообщению отнесся двояко, а что будет дальше? Все чаще стал ночевать у Марии, подруги ее не возражали. Неудобство одно: кровать узка, как-то сумели расширить.
С братом Николаем мы общались, с завода он ушел после того, как циркуляркой у него отрезало два пальца на руке, указательный и средний. Жил он в Мытищах с женой Дусей. Единожды я ночевал у них, больше не захотелось. Рядом располагался полигон артиллерийский, стреляли ночью, стекла дребезжали.
С отцом я не общался, с его стороны тоже инициативы не было. На кроватной фабрике он уже не работал. С сестрой Марией встречались у Николая. Она сообщала все семейные новости. Выпало из памяти, куда они переселились. Спрашивал я Марию, что они думают, почему я вдруг исчез. Тетушка Нина все считает меня вором, да возможно, и отец поверил. Уже после войны я и тетя Нина ездили в Пертово. По дороге пооткровенничали, я спросил, куда все же делся конверт с облигациями. Ответила: позже нашли, конверт провалился за комод. Может, и так, а может, слукавила.
С кем-то разговорился о работе (а может, подсказали), что нужны электрики на строительстве ВСХВ, и платят хорошо. А тут еще и размолвка с Марией. Поступил на работу, дали общежитие. В самом деле работа оказалась интересной. Отстраивались павильоны. Работали бригадами. Помню, работали в павильоне юннатов, где впервые я попал под напряжение; как уж это получилось, но я собой замкнул два провода.
На всесоюзной стройке ВСХВ
Наступила весна. Уже знали, что во второй половине лета должна открыться выставка, а работы еще очень много. Якобы главный инженер выставки заявил правительству, что нехватает рабочих, надо по меньшей мере несколько тысяч. Сработано быстро. Рядом с выставкой в Останкино построили забор, построили бараки, и появилась даровая рабочая сила. Среди заключенных - все специалисты.
Наша бригада одно время тянула воздушку, а затем работала только на монтаже. Относительно дисциплины в то время очень строго было. Драконовский закон издали: если опоздал на работу более двадцати минут, то судили и шесть месяцев принудительных работ. Случилось подобное с одним из нашей бригады. То ли накануне хорошо поддал, то ли проспал после гулянки. Что делать? Где он узнал, но избежал наказания за счет своего здоровья, выпил настой махорки. Перестарался, бедняга, на скорой отвезли в больницу.
В бригаде у нас каждый на чем-то специализировался. Я, например, хорошо овладел трансформаторными клещами. С их помощью делал горячую пайку тенолью. Надо же, до сих пор помню!
Стройка шла полным ходом. По плану выставка должна была открыться летом 1938 года. Нас перебрасывали с одного павильона на другой, как бы подчищали недоделанное. Наступило лето, уже знали точную дату открытия - 1 августа. На центральной площади ставили скульптуру Сталина, она должна вечером освещаться с крыш павильонов прожекторами. Забрались мы на павильон "Зерно" устанавливать прожектора. Жаркий день выдался. Из озорства, что-ли, я снял с прожектора отражатель, решил поймать солнечный луч. Дернуло же меня, направил на спину бригадира. Как он закричал, рубашки на нем не было, соображалка моя не сработала. Я же раньше с помощью увеличительного стекла добывал огонь, а тут сферический отражатель диаметром в полметра. Сильный ожог получил бригадир. Извинялся я, просил прощения.
В тот же день или на следующий я был наказан, попал под напряжение 380 вольт. Если бы не автомат, я бы мог свалиться с крыши. В прожекторе лампа располагается вертикально цоколем вниз. Полез внутрь поправить лампу, а провода, соединяющие патрон, изолированы фарфоровыми шайбочками конической формы. Очевидно, несколько шайб были разбиты и я коснулся оголенного провода. Помню только глубокий вдох с хрипом, затем отбросило меня и покатился я к краю крыши, от падения удержал барьер. Автомат сработал и обесточил прожектор.
Скульптуру Сталина соорудили высотой метров тридцать. Сначала ставили постамент, а затем по частям - фигуру. Работали заключенные. Надо же, кому доверил вождь себя ваять! Случилось там несчастье, рухнули леса с народом. Поуродовало многих, а кого-то придавило насмерть.
Еще одно ЧП случилось, это произошло в начале июля. Павильон "Механизация" построен, форма его с какими-то закрылками, углублениями. В этих углублениях поставили различные сельхозмашины. Когда пролетал дирижабль над выставкой и сверху увидели этот павильон, то ужаснулись: по форме он напоминал свастику (так потом говорили). Приходим утром на работу, а павильона нет, одни развалины, а к вечеру - вообще чистое место. За короткий срок построили новый павильон, позже его переименовали в "Космос".
Все подчищали, проверяли. Еще один казус. На площадке поставили палатку "Северный Полюс". Имитируя снег, вокруг посеяли белый клевер. приехал посмотреть Папанин, а подойти-то к палатке нельзя: пчелы оккупировали все пространство. Говорят, ругался и даже матерился. На следующий день вместо клевера посыпали белой галькой.
Числа 28-го или 29-го вдруг нас снимают с одного места и срочно направляют в павильон "Ленинград". Оказывается, когда дали полную нагрузку, электропроводка задымила. Начали смотреть распределительные коробки. Надо же, и тогда была халтура. Вместо горячей пайки сделали холодную, скрутку. Говорили: вредительство. Вот мы и исправляли эту халтуру. Больше того, над нами поставили надсмотрщика в звании майора НКВД. Погода выдалась жаркая, каково работать под железной крышей, майор тоже пекся с нами. Вскрывали электропроводку и я делал горячую пайку.
Бригаду нашу потом расформировали, т.е. назначили дежурными электриками по павильонам, конечно, тех, кто хотел. Все же на монтаже зарабатывали больше, чем на эксплуатации. Три электрика в павильоне, дежурили от и до, т.е. с утра до позднего вечера, примерно две смены, а потом два дня отгул. Я устроился в азербайджанский павильон.
Итак, наступило 31 июля, завтра открытие, а мы еще копаемся на чердаке. Жарко, пить хочется. С разрешения надзирателя меня послали за водой. Спускаюсь по лестнице и не пойму, почему в павильоне нет хранителей, ну да пусть, иду к двери, она полуоткрыта. Выскакиваю и - о ужас! Навстречу по ступеням поднимается Калинин, рядом еще кто-то, за ними еще группа. Я уже писал, что страдал близорукостью, да и времени не было, на меня, выскочившего из двери, растерянно посмотрели, к тому же одет небрежно и грязный. Ближайший НКВДшник - хвать меня за шиворот и повел в управление. Стали выяснять, откуда я взялся. Предварительно, прежде чем войти в павильон, НКВДшники проверяли помещение, даже выгоняли хранителей. Когда же я сообщил, что на чердаке - люди, у них глаза стали круглыми. Сняли всех с чердака, когда правительство вышло из павильона.
Знали, что должны посетить выставку члены Политбюро. Какая жалость, не удалось повидать столь высоких личностей. Я заметил, шпалерой с двух сторон стояли одетые во все белое сотрудники НКВД от дверей и вниз по ступеням, а за ними - аплодирующая публика с возгласами. Говорили, что и Сталин посетил выставку утром 1 августа.
Открытие Всесоюзной сельскохозяйственной выставки - событие огромной важности. Это был грандиозный праздник. Со всех республик приехали приглашенные в национальных костюмах. Желающих побывать на открытии было много, но доступ ограничили, да и после открытия не все могли попасть.
Не помню, был ли вход на выставку платным или бесплатным. Для меня, например, присутствие на выставке было праздником, на работе я или не на работе. В павильонах находились экспонаты скоропортящиеся, овощи, фрукты. Эти экспонаты еженедельно надо менять. Надо сказать, особой дружбы у нас с азербайджанцами не было. Короче, для них работа в Москве - золотое дно. В момент дежурства, когда менялись экспонаты, а это происходило поздним вечером и даже ночью, обращались за помощью, взамен за труд давали либо арбуз эдак на пуд весом, либо решето винограда или еще чего-то.
У нас, электриков был распределительный щит - уютное помещение, там мы находились при дежурстве. Первое время почти никакой работы. Позже стали перегорать лампочки, вот и вся работа. Оклад 400 р. плюс 20% надбавка, если не было ЧП. У меня же они были почти всегда. Деньги платил Азербайджан. Как-то хранитель зала сообщил, что перегорели лампочки в террариуме, где находились червячки шелкопряда. Не оказалось двух лампочек по 15 ватт. Подумал, беды не будет, если вверну одну на 40 ватт, других не было. Часа через два вбегает: беда, листья скрутились, а червячки не шевелятся, поджарил. 20% надбавки - тю-тю.
При каждом павильоне находилась палатка, через которую реализовывали овощи и фрукты, весь материал хотя и лежал три-четыре дня, но был первосортным и продавали его по сниженным ценам. Арбузы, виноград, урюк и ягоды у нас были в избытке, поэтому я снабжал родных.
Наконец я встретился с отцом и тетушкой Ниной. Пригласил их на выставку, и в первый же день потеряли Валентина. В первые дни после открытия выставки достать билет почти невозможно или надо стоять в очереди с раннего утра. Периодически я стал навещать отца и что-то привозить. Приезжала тетушка Маша одна, Михаил в это время жил у отца где-то около Урала и, кажется, учился в военном училище. Побывал и Николай с Дусей, сестра Мария часто посещала, очень ей нравилось на выставке.
Большая новость сообщена перед этим: у меня родилась дочь. Случилось это неожиданно. Отношения наши в последнее время - натянутые, и недели три я вообще у Марии не был. Итак, в девятнадцать лет я стал отцом. Ответственность большая, но я в то время этого не понимал. Если бы она была жива… а почему бы и нет? Позже мне Мария сказала, что дочь умерла, а может, она кому-то отдала, я часто об этом думал. Мария назвала ее Ниной. Жила она уже в другой комнате с другой молодой матерью, находящейся в таком же положении. Рядом с кроватью поставила для дочери детскую кроватку.
Деньгами я ей помогал, но совместную жизнь не обещал. Сейчас трудно представить, но ребенок родился здоровым и милым. Мария уговаривала, чтобы мы расписались, каким-то образом узнала, где живет отец, приехала к нему с ребенком с тем же вопросом. Этот ее поступок еще больше отдалил от нее. Я не возражал против того, чтобы подала в суд на алименты.
Шло время. Работа дежурным электриком мне нравилась. Много интересных и знаменитых людей повидал. Как-то со своим джазом приехал Утесов с дочерью. Выступали на летней эстраде. Билетов не достать, а посмотреть очень хочется. Сговорились мы втроем, рядом - армянский павильон, а с ним рядом - грузинский. Взяли необходимые инструменты, моток проводов и - на эстраду, контролер спрашивает: "Куда?!" - Как куда, вы же вызывали, что-то с электропроводкой. Пропустила, зашли на сцену, начали копаться с софитами.
Джаз уже на сцене, вышел Утесов, начал нас торопить. Наконец, "закончили" и спрашиваем: "Товарищ Утесов, очень хотелось бы посмотреть и послушать Вас". Он все сразу понял, распорядился посадить, мест-то не было. Вытащили для нас три стула и поставили между рядами. Уловка наша удалась, но еще раз проникнуть на концерт таким образом мы не решились.
На протяжении августа на выставке побывали миллионы людей, ведь со всего Союза приезжали. В сентябре наплыв стал меньше, в октябре - совсем мало. Руководство решало, как зимовать. Все павильоны построены в летнем варианте. Стали строить тепляки. Южные деревья сажали так, чтобы можно было заключить в тепляки, а бамбук клали в горизонтальное положение между рядами деревьев. Отопление производилось с помощью электропечей. Павильоны закрыли, я перешел работать дежурным электриком в тепляки. Дежурили также рабочие, в основном женщины.
Тяжело было дежурить ночью. Я должен обслуживать три тепляка. Время от времени надо захаживать то в один, то в другой, то в третий. Хочется спать. Дежурили в две смены. Однажды уснул около печки и сжег брюки ниже колен.
Наступила зима. Днем ходили пить чай с лимонами в грузинскую оранжерею. Приближался 1940 год. Много говорили о войне с финнами.
Забыл упомянуть. Принимал я участие в спортивных соревнованиях по легкой атлетике. Сдал на четыре оборонных значка: ГТО, ГСО, ПВХО и Ворошиловский стрелок. Удивительно, как мог сдать на четвертый значок, видел-то я плохо, а очки не приобрел, да и не думал об этом, меня удивляло: как это так, билеты ближе к экрану - дешевле, а дальние ряды - дороже, видно-то, по моим соображениям, оттуда плохо.
"СЕЛЬЦО"
В марте появилось обращение к молодежи - поехать осваивать новые земли в Ленинградской области, т.е. отвоеванные у финнов. Взбрела мне в голову блажь, не махнуть ли и мне, все равно осенью возьмут в армию. Узнал, где вербуют. Не знаю, по какой-то причине в помещении вербовки оказался директор совхоза "Сельцо", наверное, тоже с целью вербовки. С ним и договорились, точнее, составили соглашение.
Все получилось как-то оперативно. С ним и уехал. Среди нас были и девушки, среди них одна знакомая, дежурная с выставки, и среди ребят двое знакомых. Всего директор увез человек десять. Я ехал как механизатор.
Совхоз "Сельцо" принадлежал к Волосовскому району. Земли совхоза примыкали к землям, отторгнутым у финнов. Нам дали жилье: комнатка на двоих. Началась работа. В то, что я тракторист, поверили на слово, удостоверения у меня, естественно, не было. Все же экзамен сделали. Дали мне подержанный колесный трактор, подремонтировал его. Готовились к скорой пахоте.
Если раньше работа у меня чистая была, то теперь - очень грязная, пришел с работы, надо переодеться, затем мыться. Из одежды у меня - не густо, кое-что осталось у Марии. Перед отъездом я ей сказал, и все же мою одежду не всю отдала.
В начале мая началась пахота. О ужас, меня отправили пахать поле километров за двадцать от совхозной усадьбы. Долго ехал, скорость километров восемь. Приехал на место, думал, что там хоть вагончик есть. Как бы не так, обыкновенный сарай. Постели никакой, брезент вместо одеяла и фуфайка, совершенно никаких удобств. Вода - в бочке. Раз в день привозили еду. Ну прямо-таки каторга.
Поле большое, и мне надо его вспахать. Земля же не та, что в Детчинском районе. Камни и камни. Плуг цепляли к трактору с помощью деревянных колышков. Хорошо, если шпорами "учуешь" очередной камень, сразу же включаешь, т.е. дергаешь за веревку, соединенную с рычагом плуга, автомат срабатывает и лемеха поднимаются. Проезжаешь камень, лемеха опускаешь. А если камень попадает между колес, то плуг отрывается, деревянный колышек не выдерживает, тогда подаешь трактор назад, совмещаешь отверстия на плуге и на тракторе и туда забиваешь колышек. И так на протяжении всего рабочего дня. А бывает, что колышек выдерживает, тогда срывает болты на лемехах, тут уж операция сложнее и дольше.
Камни разбросаны по всему полю. Через какое-то время эти камни углубляют в землю, но со временем они опять поднимаются на поверхность земли. И хотя норма выработки снижена за счет этих камней, но все равно тяжело и нудно. Раз в неделю приезжала машина, чтобы отвезти в совхоз помыться в бане. Автомашина - полуторка, но не такая, как позже, не на бензине, а с "самоваром" и бункером для дров. Машина едет, "самовар" работает, только время от времени подбрасывай дрова, а в "самоваре" при горении образуется горючая смесь.
Двигатель трактора потребовал ремонта. Это одному-то, да еще в таких условиях. Заметил я, что тяга не та, да и стук какой-то появился, надо делать подтяжку. Что это значит? Сначала из картера спустить автол, открутить винты и снять картер, открутить подшипник, снять прокладку, опять закрутить, зашплинтовать (иначе гайки открутятся), так вот делать четырежды (цилиндров-то четыре), затем делать все в обратном порядке. Процесс сложный - завести трактор, подшипники-то на валу затянуты туго, да еще надо опасаться, как бы отдачи не было. Чтобы силы было больше, зажигание в магнето ставишь раннее. (Насколько все же память сохранила все, как будто вчера все это было, а прошло ведь почти 60 лет).
Сиденье в тракторе металлическое, с дырками, обычно для большей "комфортабельности" стелешь на сиденье фуфайку. К концу рабочего дня (а работать - от восхода до заката) голова болит сильно. Дышишь целый день выхлопными газами. Дождь ли, холод, солнце - укрытия никакого.
Недели две потребовалось на пахоту. Спешил, работал даже за счет отдыха. Нормы перевыполнял и вышел в передовики. Вот тут и начал жалеть, какую глупость сморозил. Какая работа на выставке и какая - здесь. Это была очередная моя глупость. По возвращении в совхоз получил повестку в военкомат, а до него около тридцати километров.
 Часть 1 |
 Оглавление |
 Часть 3 |