АРМИЯ
Дали мне лошадь с седлом. Сначала ехал резво, потом задница заболела, а уж когда подъезжал к месту, не мог сидеть. До этого ведь вообще не ездил, тем более, в седле. Получил приписное свидетельство, комиссия признала годным почти, но с глазами надо ехать в Ленинград. Ночевал в Доме колхозника, лошадь определили в конюшню. Выехал на следующий день. За ночь задница отдохнула. Как ни странно, обратный путь проехал легче.
Когда начался сенокос, отправились убирать сено на бывшую финскую территорию. У них хуторная система и участки разделены канавами. Приходилось крайние участки обкашивать вручную. А по возвращении с лугов меня ждал сюрприз: приехала Мария, но не с дочерью, а одна. При встрече заплакала, спрашиваю: "Что случилось?", отвечает: "Дочь умерла в Ленинграде". Якобы по пути дочь заболела, в Ленинграде положили в больницу, она сама остановилась у женщины, с которой ехала в поезде из Москвы. Сейчас все подробности не помню, но должны же быть документы, ведь умер человек. Сомнения и тогда были, уж слишком много совпадений и случайностей. А вдруг дочь не умерла, а она отдала ее в чужие руки? Где, как похоронили, загадка…
Зачем она приезжала вообще, непонятно, я ее не приглашал. Осталась она, товарища по комнате переселили, стали жить вместе.
Стал готовиться в армию, а как готовиться, продал из одежды все, что было хорошее, пальто, костюм. Зачем это? Мария просила не делать этого, мол, она все сохранит. И вдруг - повестка с отсрочкой. Поехал в облвоенкомат в Ленинград: "Хочу в армию, а меня не берут" - с таким требованием обратился к военкому.
По возвращении вскоре получил повестку: зачислен в бронетанковые войска, явиться на сборный пункт. И в начале сентября, а может, чуть позже я распрощался с Марией и совхозом навсегда.
К месту назначения везли долго в товарном вагоне с двухэтажными нарами. Приехали в город Белосток. Год назад эта территория принадлежала Польше. Танковый полк располагался в городе. Наверное, и раньше в этом городке находилась воинская часть, кругом - забор. С территории можно выйти через проходную.
Какое-то время новобранцы были как бы на карантине. В бронетанковых войсках - своя форма. Шинель длинная, 20 см от земли, сапоги. Нас же одели, если со стороны посмотреть, как чучел. Вот как выглядел я. Брюки диагоналевые, размера на четыре меньше, чем нужно. Неправильно я назвал: не брюки, а галифе. Шов, где соединялась диагональ с простой тканью, на коленях. Гимнастерка - еще ничего, а на ногах ботинки и обмотки, и как я ни старался, а шов не мог закрыть обмотками, шинель - по колено. Чучело, да и только.
Дней через десять стали распределять по ротам. Я попал в разведроту. Командир роты - старший лейтенант Бровкин, политрук - Полищук. В роте - четыре взвода, взвод разделен, кажется, на три отделения. Командир взвода - лейтенант, командир отделения - сержант второго года службы. Старшина роты Гаврисенко - препротивный и мстительный тип. Командир полка - подполковник Божко, его, наверное, вообще никто не любил и все боялись, старались на глаза ему не попадаться.
На вооружении были в роте бронемашины БА-10. Экипаж состоял из четырех человек: старший сержант Зернов - командир бронемашины, водитель-механик Нечипуренко, пулеметчик-радист Потапов и я - башенный стрелок. Новичок был только я, остальные - старослужащие, может, год или меньше в армии. Техника стояла в гараже, только не на колесах, а на деревянных бобышках, технику берегли. Построимся по-экипажно да километров 20 или 30 с песнями или строевым. Так началось мое обучение.
При распределении каждого спрашивали о его хобби. Когда узнали, что я рисую, то политрук сразу уцепился за меня. Не надо бы мне в этом признаваться, да об этом спохватился позже.
У доски почета собственного изготовления. Слева - политрук, идейный руководитель.
Городок военный, закрытый. Увольнений для рядового состава не было. В городе случались и провокации, вплоть до стрельбы. В Белостоке кроме нашего полка располагались и другие воинские части. Влилось много молодых лейтенантов из училищ. Они знакомились с местными девушками, красивыми, за что и пострадали, были награждены венерическими болезнями. Позже из газет мы узнали, что специально были оставлены проститутки, чтобы вывести из строя командный состав.
До молодого пополнения рота вместо машин имела мотоциклы с люлькой, а когда получили бронемашины, надо было их осваивать, т.е. переквалифицироваться. Я уже говорил, технику берегли. Хотя Нечипуренко имел специальность шофера, а бронемашина - тоже с рулем, но осваивать-то надо, и потом, его заместитель - башенный стрелок, стало быть, и меня надо учить водить. И все же большей частью машины находились на приколе. Стрелять-то из пушки и пулемета тоже надо. На вооружении машины была 76-мм пушка и спаренный с ней пулемет, можно стрелять одновременно по одной цели из пушки и пулемета. Внизу пулемет на шаровой установке, можно стрелять вправо, влево, вверх, вниз. Еще пулемет Дегтярева, он нужен при стрельбе за пределами машины, и последнее - гранаты Ф-1.
У каждого члена экипажа на вооружении - карабин и наган. Словом, вооружены до зубов. Чаще всего выходили на полигон стрелять из карабина. Чтобы выполнить задание, надо попасть в мишень, хотя бы один раз - удовлетворительно, два раза - хорошо, ну а если угодили все три - отлично. Плохо дела сложились у меня. Видел-то я неважно. В мишень не попадал, да и как мог попасть, когда еле видел цель.
- Откуда ты взялся такой, - ругался командир взвода, - позоришь весь наш взвод. Позже, наверное, при очередном стрельбище кто-то всадил пулю в мою мишень, а может, я случайно попал. Зато с помощью оптики из бронемашины все упражнения выполнял на отлично. Не знаю, почему я ходил без очков, впервые надел их после войны.
С каждым днем мне все больше прибавлялось работы в ленкомнате. По моим эскизам столяры изготовили доску почета. Понадобились масляные краски. Вызывает как-то политрук, говорит: "Пойдем в город за красками". Собрался он, посмотрел, в какой я одежде (как будто раньше не видел): "Да как же идти с тобой, ты же на клоуна похож!", вызывает старшину: "Найди для него галифе и сапоги!". Гаврисенко отвечает: "Где же я найду?" "Снимай свои!", а на нем - хромовые сапоги. Вот так с этого дня я нажил врага. Кирзовые сапоги все же нашлись.
Жили мы на втором этаже, спали на двухэтажных нарах. Утром подъем, за короткое время надо успеть надеть штаны, ботинки и замотать обмотки, а это не так просто - двухметровую полосу обмотать вокруг ноги. Начнешь заматывать, а рулон - из рук и под нары. Пока соберешь в рулон, сержант уже кричит: "Строиться!", а ты - с обмоткой в руке. Вот наряд вне очереди и схлопотал. Поразительно, ну кто придумал такую одежду? Военным-то все делать надо быстро.
Столовая находилась на первом этаже, вход - сбоку, в середине здания, а из казармы выход - с торца. Если выйти (а в столовую шли строем) и повернуть направо, то расстояние до входа в столовую - четверть здания, если же повернуть налево, то расстояние увеличивается в три раза, т.е. нужно обойти все здание. Почему я описываю так подробно? - каналья-старшина (в столовую водил только он) не выговаривал букву "Р", и из-за этой буквы (в слове "налево" ее нет) мы страдали все.
СОРОК ПЕРВЫЙ
Шло время, наступил роковой 41-й год. По обстановке, по печати уже чувствовалось нервозное состояние, мы-то находились всего в восьмидесяти километрах от границы с немцами. Меня часто оставлял политрук в ленкомнате, экипаж, естественно, злился на меня: с машиной хлопот много: чистить, мыть, оружие проверять. А что я мог поделать? Приказ есть приказ, не ослушаешься. Зато ленкомната нашей роты призовое место заняла по наглядной агитации. До сих пор фотография сохранилась, послал из армии брату похвалиться.
Как же коротали свободное время солдаты? Впрочем, его было совсем мало, отводилось оно по расписанию. Муштровка и муштровка, выполнялся лозунг наркома обороны, перефразированный от Суворова: "Больше пота в учении - меньше крови в бою".
Да, забыл упомянуть одно событие. Готовились к празднику 7 ноября. Поднимали нас ночью и шли в город маршировать, несколько ночей маршировали, а на этот раз ждем час, ждем два, нет команды! Все одеты, спать хочется, многие заснули, и вдруг - отбой. Не поняли, но обрадовались. Наутро узнаем: с костела сняли пулемет и много гранат. Вот это сюрприз подготовили для нас "пся крев". Маршировали-то мы на площади и проходили мимо костела. А перед этим застрелили солдата из гарнизонного караула не из нашей части.
Для воинских частей Белостокского гарнизона выпускалась газета. Так вот, в этой газете я прочитал рассказ, вымысел или быль. В нашу часть поступили самоходные орудия. На полигоне расчет орудия занимался, в перерыв к ним подходит девушка с корзиной, а в корзине - яйца, держит яйцо и предлагает. Командир удивился и спрашивает: "Как вы сюда попали? (полигон охранялся), уходите, здесь нельзя гражданским". Хмыкнула и ушла. Один из расчета просит разрешения отойти, ребята посмеялись над ним, мол, захотел поухаживать. Пошел солдат в том направлении и видит: девушка полулежит и что-то записывает в блокнот. Тихо к ней подошел и присел рядом. Она от неожиданности встрепенулась, он обнял ее и говорит: "Вот прислали самоходки, знакомимся, а на днях еще пришлют танки КВ". Она насторожилась, солдат как бы обнял ее, увидел яйцо у нее в переднике, дотянулся до него и хотел раздавить. Она поняла, пыталась вскочить. Он прижал ее к земле, как-то изловчилась, отстегнула брошь и уколола солдата в локоть. По нему прошла судорога и он обмяк. Поднялась, и в этот момент ее схватили. Так задержали шпионку, вместо яйца у нее был фотоаппарат.
Зимой все чаще выходили в длительные походы. Однажды утром подняли роту, а заранее дали двухсуточный сухой паек, и двинулись за город. Прошли километров 15, команда: "Надеть противогазы!" и шли в них еще 5 километров, потом еще прошли столько же, привал на обед. Отдохнули, и дальше. Опять команда "Надеть противогазы!". 10 километров прошли. Я задыхался, попробовал словчить, вставил спичку в язычок, чтобы легче дышалось. Отделенный засек, и я схлопотал три наряда вне очереди. Когда уже стемнело, остановились на привал с ночевкой. Нарвали лапника, на снегу не полежишь, внутри разожгли костер, поужинали и прилегли на лапник, прижавшись друг к другу. У солдат в то время шапок не было, а были шлемы с набалдашниками наверху. Командир одного взвода, фамилия его Мантуров, так приблизился к костру, что спалил шапку.
На следующий день утром двинулись в обратный путь и к вечеру прибыли в казарму. За два дня прошли 120 километров. Эх, если бы этот поход был единственным.
В армии я себя чувствовал хорошо. Физкультурой занимался и по принуждению, и без принуждения. Нравилось упражняться на перекладине, попытался крутануть "солнце", не получилось, шлепнулся, все же остальные упражнения освоил, можно сказать, в совершенстве.
Есть хотелось всегда. В нашей роте были татары или узбеки. За столом сидело 18 человек. Каравай хлеба не круглый, а продолговатый делили, а потом кричали "Кому?", больше желали горбушку. Хлеб украинский, вкусный, впрочем, всякий был бы вкусный, мягкий, иногда у меня от него изжога была. С нашим экипажем сидели четверо узбеков. За счет их мы хорошо поправились. Одно время кормили свининой, а они не едят свинину.
Солдатам с Кавказа присылали посылки с фруктами, кто-то и делился, а если не делился, то брали из-под подушки. Дедовщины такой, как сейчас, в то время не было, но иногда она проявлялась со стороны старослужащих. Как-то в столовую заходит генерал, старшина, с испугу, что-ли, крикнул "Встать!", знал же, что не положено давать такую команду в столовой. "Садитесь" - и далее обращается: "Ну как, солдаты, еды хватает?". Мы - хором: "Нет!" "Ну, ничего, иначе тяжело будет подниматься на турник" - и ушел.
Некоторым рослым солдатам давали дополнительный паек. В неделю один раз питались сухим пайком, вместо хлеба - сухари, суп из соевой муки (солдаты называли это блюдо малафьей), сушеную рыбу или консервы.
Был в нашей роте некий Кувшинов, на спор сказал, что может за один присест съесть содержимое кастрюли на 8 человек. Пошли к повару, ради такого дела он пошел навстречу и налил борща, ради интереса, наверное, даже больше. Этот Кувшинов ростом-то ниже среднего, на удивление всем, все съел!
На втором этаже находился туалет и умывальник. Заработал я наряд вне очереди. Подъем, за полчаса до общего подъема меня и еще кого-то провинившегося разбудили, мы должны натаскать снизу воды и еще что-то сделать. Командиры отделений вставали тоже раньше общего подъема. Было это весной, окна открыты. Взъелся на меня один сержант, да и до этого с ним стычки случались. Ну куда бы ни шло, если бы был хоть мой отделенный. Словом, довел. Я подбежал к нему: "Долго ты, сволочь, будешь измываться?!", схватил его в охапку и к окну с целью выбросить в окно. Я-то знал, что не сделаю этого, просто попугать. Как он заорет? Видели это и другие отделенные, но никто за него не заступился. О случившемся никто начальству не доложил, молчал и пострадавший. После мы друг друга старались не замечать.
Последнее фото перед войной
Как-то идем мы, несколько человек в магазин по аллее и, о ужас, навстречу командир полка Божко, нырнуть в сторону - поздно, идем, нет, не идем, а маршируем строевым, а накануне прошел дождь, были лужи, и чтобы не обрызгать, не так рьяно тянули ногу. Прошли мимо, слышим: "Товарищи красноармейцы, остановитесь!", встали, повернулись к нему, а он - строевым мимо нас, обрызгал нас и сам обрызгался, говорит: "Устава не знаете! Откуда вы?", узнал, из какой роты: "Доложите командиру роты, за незнание устава - по три наряда!"
Еще один раз встретились с ним у нас в роте и вечером. Прибыли к нам в роту несколько новобранцев из весеннего набора. Среди них один специалист, столяр-краснодеревщик. Повел себя сразу как-то странно, ни с кем не разговаривал, а если говорил, то с руганью. Стою я как-то на посту в роте, а было это в воскресенье, подходит он ко мне и говорит: "Слушай, Титов, наверно, хочешь посмотреть кино, я могу подежурить за тебя". Отвечаю: "Я не возражаю, но надо разрешение от дежурного по роте". Пост находился при входе, а напротив - дверь в кабинет командира роты. На стене около поста - шкаф, где хранились наганы и часы от бронемашин (непонятно, для чего снимали каждый раз часы). Уже позже стало ясно, для чего он хотел вместо меня встать. Забыл я его фамилию, помню, что длинная и с польским окончанием. Да, вот только сейчас вспомнил - Малаховский. Я же позже благодаря ему получил увольнительную, но об этом - позже.
Напросился Малаховский в караул гарнизонный. В караул ходили с карабинами, обычно три человека, вечером вернулись, надо сдать патроны и почистить карабин. Разница между винтовкой и карабином в том, что у карабина ствол короче, поэтому при выстреле сильная отдача в плечо, за что это оружие не любили.
Так вот, чистили в раздевалке, там же находилась пирамида с карабинами, тут же стояло несколько столов. Напротив - дверь в ленинскую комнату, а налево - вход в спальню, если ее можно так назвать. Я что-то делал в ленкомнате. Вдруг - сильный выстрел, тем более, в помещении звук еще сильнее. Выскочили из ленкомнаты, видим: Малаховский валяется на полу, его напарники по караулу стоят бледные, перепуганные. Бровкина в роте не было, был кто-то из командиров взвода. Один из солдат, находившихся в тот момент рядом с Малаховским, рассказывает: "Он взял карабин и повернул стволом к лицу, я подумал, что смотрит в ствол, и в этот момент - выстрел". Пуля угодила в лоб, вылетела из затылка. Стрелок еще дышал, а из раны в голове шла кровь и пузырилась. Все в шоке, как могло случиться, ведь по возвращении патроны (а их пять в обойме) сразу же сдали. Как же у него остался еще патрон? Человек добровольно расстался с жизнью, это ясно, но почему? Никакой записки не оставил. Факт то, что он, по его действиям, этого случая искал и раньше.
По телефону сообщили дежурному в часть. Быстро явился и подполковник Божко со свитой. Подходит к командиру взвода (в этот момент из лейтенантов он один присутствовал), спрашивает: "Товарищ лейтенант, почему боец застрелился?". Только тот рот раскрыл для объяснения, Божко - опять: "Почему боец застрелился?!", и так несколько раз.
Прибежал командир роты. Объяснение было уже в его кабинете. Тогда самоубийство считалось, как дезертирство. У Малаховского из родителей была только мать. Похоронили его, поставили на могиле пирамидку со звездой. Матери все же сообщили, что погиб при исполнении службы, смертью храбрых. А неделей позже мне дали задание - покрасить пирамиду и звездочку. Увольнительную я использовал полностью, после покраски пошел в кинотеатр, какое-то новое кино показывали.
В мае выехали из городка на учения. Рассказывали, что учения будут в масштабе Белорусского военного округа. И вдруг нашу часть с учений отзывают. Вернулись в городок, и сразу же команда: полностью укомплектовать боеприпасами бронемашины. Поняли, что обстановка накаляется. Участились провокации. Даже у нас в городке исчез с поста солдат. В гарнизонный караул теперь шел усиленный наряд. Установили места, где наша часть должна сосредоточиться на случай войны, а в том, что она будет, никто уже не сомневался.
Письма я писал регулярно, и получал от брата Николая регулярно, в армию его не взяли из-за отсутствия двух пальцев на правой руке. Отец писал, что получил комнату в коммуналке, жил в Химках, брату Валентину уже четыре года, рос вундеркиндом, в этом возрасте уже умел читать, чем родители гордились. Не помню, чем же занималась Мария, жила с отцом. В Пертово тоже посылал письма, и оттуда получал. Брат Анатолий жил у Орешкиных. Из совхоза "Сельцо" тоже получал и отвечал им.
21 ИЮНЯ
Наступило 21 июня. Надо же, такое неудачное для нашей роты число. Назначили в караул по городку. Меня и еще троих назначили сторожить склад ГСМ. Менялись посты через 4 часа. После смены можно поспать, а потом только бодрствовать. В бодрствующую смену я заснул, за что от разводящего получил три наряда вне очереди. Отработать их не пришлось.
Вот еще что забыл упомянуть. Незадолго до этого дня нам сообщили, что должны разведроте заменить бронемашины на танки Т-26, чему мы радовались. Эти Т-26 все же более маневренны и подвижны. Еще обещали заменить наганы на пистолеты ТТ.
Я стою в карауле. Склад ГСМ оцеплен колючей проволокой. Много цистерн с горючим стоит наверху, а более крупные емкости - под землей. Время - около четырех утра. Не знаю, по какой причине подъехал танк Т-26 и откуда он. Дело в том, что в три часа объявлена боевая тревога и к этому времени вся техника находилась на сборном пункте. Как же так, наша разведрота должна быть впереди, мы в карауле, а машины стоят в ангарах на приколе. Должны бы с постов сменить нас, самостоятельно пост бросить нельзя. Стало почти светло, вдруг слышим гул, летят самолеты. Появились над нашим городком, и много самолетов на небольшой высоте, и вдруг из самолетов полетели трассирующие пули, не совсем в мою сторону. Спрятаться-то мне некуда, за будку не спрячешься, я - за танк, он еще стоял, дозаправлялся. Лейтенант, видимо, командир танка, с издевкой на меня: "Эх ты, трус, ведь это учения". Да какие же это учения, если пули летят?!
Самолеты, не поворачивая и не разворачиваясь, летели дальше, с другим заданием и по пути забавлялись, и вдруг как жахнет бомба метрах в пятидесяти, и прямо в цистерны. Взметнулось пламя высоко-высоко. Лейтенант - нырь в танк и - деру. Тот, кто отпускал горючее, в подземелье, там у него помещение, а я бегаю около будки, нырнуть-то не могу: пост!
Пламя бушует, странно, взрывов больше не было, бомбы рвутся в глубине городка. Они уже знали все расположение городка и бомбили ангары с техникой, а техники-то там и не было. Я все мечусь, наконец. Пришла смена, но не наша. Я - бегом в казарму. Там раздавали оружие, боеприпасы и - галопом к ангару. Забыли шлемы, но не возвращаться же!
Прибежали в ангар, машина заведена, мотор работает. Ждем, пока все явятся, бомбежка с воздуха продолжается, одного солдата ранило в ногу. Команда "На выезд!". Точно теперь не помню, сколько всего машин в роте. Наверное, около тридцати. Где сборный пункт, знали, но до леса - открытое место. Я не видел, что творится в небе, люки задраены, да и никто не видел., слышали где-то разрывы.
Состояние какое-то полусонное, полное равнодушие, нисколько не преувеличиваю, и страха не испытывал, позже в таких переплетах был и страшно много раз было, а вот в данный момент, ведь это - впервые, не было. Меня очень раздражало нытье нашего командира, сержанта Зернова, то и дело повторяет: "сейчас попадет, сейчас попадет…"
Не попало, пронесло, доехали до сборного пункта и заняли оборону. Происходило непонятное: мы же - разведчики, а нам приказали охранять штаб полка. Поставили машину пушками и пулеметами в сторону границы. Командир приказал мне зарядить пушку осколочным снарядом. Через башню не полез, не положено уже, полез через боковую дверь. Зарядил пушку, поставил на предохранитель и вылез из машины. Зернов спрашивает: "Колпачок снял со снаряда?". Забыл, да и какое значение имеет карболитовый колпачок, не разорвется, если в воду попадет, и только. "Все равно полезай и сними, а вдруг проверят?" Вот балда, да кому в голову придет проверять, война идет!
Что ж, приказ есть приказ, полез опять через боковую дверь со стороны водителя. В башне тесно, справа от меня - противооткатник, под ним - гильзоулавливатель. При выстреле откат идет сантиметров около шестидесяти и затвор пушки до брони, т.е. до края башни не доходит сантиметров восемь, не дай Бог, наклонишься вправо, в лепешку раздавит, поэтому все движения - руками, а туловище в стороне.
Копался я, копался, никак не могу снять с предохранителя, из этого следует, что плохо освоил технику, в мирное время все маршировали да маршировали. О ужас, пушка как жахнет, гильза - дзинь в улавливатель, можно заряжать. Снаряд полетел неизвестно куда. Что делать? Все же всадил в жерло новый снаряд, на сей раз и колпачок снял. Вылезать или не вылезать? Сейчас придут и расстреляют, Божко шутить не любит.
Вылез наружу белым от страха, а командир - еще белее. Происходило это под вечер. Ствол пушки поднят высоко, поэтому снаряд далеко полетел, не задев верхушки елей. Ждем прихода, никого, еще ждем, так никого и не дождались. Объяснили происшедшее командиру роты, он сказал: "Если не спросят, и не объясняйте". Вот тут я страху натерпелся.
Переночевали в лесу, поочередно дежурили, сидели в машине, порой вылезали. На следующее утро разведка доложила: немцы движутся колонной, и недалеко. Надо же, какие наглецы, не на танках, а на мотоциклах перли, как на прогулку. Встретили немцев, как положено, затем появились танки, тоже откатились, оставив несколько машин.
Пошла одна машина в разведку, вместо башенного стрелка сел командир, и нарвались на противотанковую пушку. Саданула бронебойным, а броня-то в машине лобовая - 12 см, а боковая - всего 8. Снаряд разорвался внутри, и все же водитель, весь в крови (ссадило кожу с головы) привел машину. Пулеметчику-радисту перебило ногу, а двух человек, которые сидели в башне, вообще не было, выбросило взрывной волной, только клочья одежды остались на выступах деталей.
Не стали немцы с нами связываться, обошли. Так через несколько дней мы оказались в окружении. Ох, какая же неразбериха в наших войсках! Полк наш выходил из окружения не единым кулаком, а разрозненно. Приказали нашей машине узнать, что за самолет приземлился недалеко от нас. Подъезжаем ближе, опознавательных знаков на самолете нет. Выскакивают из самолета люди в летной форме и - из автоматов. Я и командир высунулись из башни, успели нырнуть обратно, а пулеметчик-радист в свою очередь тоже открыл огонь. Недалеко рос кустарник, куда они и скрылись. Саданули по самолету из пушки в отместку, самолет воспламенился. В этот раз мы увидели близко немцев.
Начались наши мытарства. Отступали в сторону Минска. Через населенные пункты проезжали не высовываясь, поляки стреляли. От пуль внутри отскакивала окалина и ранила до крови. Как нам не хватало забытых шлемов!
По лесу ехать не так опасно, сверху не видно. Рамы (так мы называли самолеты-разведчики) корректировали, увидят движущуюся колонну, сообщают по рации, и тут же являются штурмовики.
Как-то выехали из леса на открытое место. Шли и танки, бронемашины, и просто машины. Останавливает какое-то военное начальство. Пока выясняли отношения, крик: "Воздух!". Из машин все - в разные стороны. Отбомбили, из пулеметов стреляли по людям, далеко не успели убежать. Кончилось избиение, штурмовики улетели, исчезли и начальники. Потом выяснилось, что это были переодетые немцы.
В этот раз мы ехали почти в конце колонны. Когда началась бомбежка, выскочили из машины и на обочину. Я лег на спину и наблюдал за штурмовиками, как они разделываются с нами, а мы НИЧЕГО не можем сделать. Когда кончилась бомбежка, подошли к машине и увидели: под колесами, нет, между колес лежит мина, большущая тарелка. Так что бросали они не только бомбы, но и мины. Сзади кричат: "Трогайте!". Сообщили задним о мине. Потихоньку тронулись, наверное, мина так и осталась на шоссе, видимо, и задние объезжали ее.
Колонна наша поредела, в стычках с немцами часть машин вышла из строя, сложнее стало с горючим. Боеприпасы еще были. Мы израсходовали 6 или 8 снарядов, т.е. одну треть. Спаренный с пушкой пулемет мало употребляли. Указания, приказы получали не от своего командования, давали и совсем несуразные приказы, из-за этого попадали в неприятные для нас ситуации, не знали, где находится враг, а он находился везде. Выходим из одного окружения, попадаем в другое.
Однажды едем по лесной дороге, люк открыт, Зернов и я наблюдаем из башни и видим: что за чудеса, конец июня, а вокруг - красные листья. Пригляделись, ба-а, да это летают наши тридцатки, и никому они не нужны. Проезжая по деревням, видим: двери магазинов раскрыты, выбиты окна, какой-то товар валяется.
Произошла задержка в движении. Чтобы не вылезать из башни, обычно встаем на сиденье и наполовину высовываемся из башни. Пулеметчик-радист тоже вылез, а в нашей роте еще была должность замполита, звание у него - старшина, добрейшей души человек с высшим образованием или незаконченным, никто не слышал от него грубого слова, не помню, то ли он после института призван на действительную, но он не кадровик, фамилия его - Дубина, никак не соответствовала его действиям, никак нельзя сравнить с политруком Щечкой: грубый, невоспитанный, ругался матом. Так вот, открыл дверь этот замполит, пытаясь выйти, а в это время обгоняла эмочка и боковой частью борта машина зацепила дверь. Дверь-то бронированная, пока затормозил, левая сторона эмочки помята и поцарапана. Вылезает из машины генерал, подошел к замполиту и со всего размаху дал пощечину. Мало того, полез расстегивать кобуру. Все это мы наблюдали. Кто-то из башни крикнул: "Эй, генерал, потише с оружием!". Он посмотрел наверх, сел в машину и уехал. Могли бы за такое и кокнуть.
Мы уже знали, что Минск немцы взяли. Это означало, что мы - далеко в тылу врага. Передвигались и ночью, днем занимали оборону. Стычки были, но не с большими силами, основная их сила перла вперед, а с нами справятся рано или поздно. Техника постепенно выходит из строя, боеприпасы на исходе, горючее добывали, кому как повезет. В основном наша задача - прорваться к своим.
Едем ночью, с потушенными фарами и вдруг - удар. Сначала не поняли: мотор работает, а машина движется еле-еле, а другим надо продолжать движение. Что же оказалось? Каким-то образом на дороге оказалось большое бревно и мы саданули ему в торец. Впереди нас тоже ехали машины, очевидно, объезжали, а наш Нечипуренко не заметил, а может, задремал, вот и поцеловались. Что делать, кое-как съехали на обочину, недалеко увидели сарай и подвал, а дальше - какое-то селение. Встали, накрыли машину брезентом, чтобы не видно было света, стали искать причину.
Оказалось, что удар был настолько сильным, что раму перекосило. До утра отдохнули, утром механик попытался что-то сделать, не получилось. Все у нас есть, горючего почти полный бак, накануне заправились, оружие тоже есть, а машине нужен капремонт. Надо решение принимать, взорвать машину, а сумеем ли? Не оставлять же врагу. Посовещались, на сей раз командир наш оказался не командир, а совсем размазня, совершенно безвольный. Решено: машину разукомплектовать, а куда девать все? Посмотрели: подвал, яма большая. На дне подвала в глубину еще выкопали яму, постелили брезент и туда уложили оставшиеся снаряды, пулеметы, затвор от пушки, оптический прицел, патроны, гранаты (по две оставили себе). В этот момент подходят двое узнать, в чем дело. Оказалось, на дороге у них машина-полуторка встала, кончилось горючее, так не могли бы мы дать им горючее?
Вот и решение! Горючего у вас будет предостаточно, только с условием взять нас с собой. Договорились, у них были и канистры, они переливали горючее. А мы доделывали свои дела. Задумка у нас была поджечь машину после сделанного, да теперь бензина нет. Дополнительно перед расставанием вывели из строя двигатель. То, что похоронили, хорошо замаскировали, подвал как подвал, в брезенте все сохранится, а кому вообще все это нужно? Может, до сих пор этот клад лежит…
В машине ехало человек двенадцать. На вооружении у нас, т.е. у бывшего экипажа наганы и по две гранаты Ф-1. Со временем нас объединили с другими группами, и командовал этой группой генерал-майор. Впервые я увидел у него на плече автомат.
Старались идти, не привлекая внимания немцев. Двигались осторожно, впереди дозор. Как-то вышли из леса на открытое место, большое поле, засеянное пшеницей, и вдруг откуда ни возьмись - рама. Самолет-корректировщик прозвали рамой, потому что у него два фюзеляжа. Команда "Всем залечь в пшеницу!" Так и сделали, лежим на спине и смотрим в небо, а самолет кружит, может, плохо замаскировались. Рядом со мной лежал красноармеец не в пилотке, а в шляпе, даже не в шляпе, а в панаме, узбек или азербайджанец, а в руках у него винтовка с оптикой.
Самолет кружит над нами. Под страхом расстрела категорически запрещено стрелять. Вижу, этот солдат, лежа на спине, взял винтовку наизготовку и прицеливается. Я говорю ему: "Запрещено же стрелять!", а он: "Отстань!", выстрел, рядом тоже на него зашикали, еще выстрел, самолет задымил. Выпрыгнули два парашютиста. Даже я увидел: приближаясь к земле, немец-пилот открыл огонь из автомата. Тут уж началась пальба. До земли живыми они не долетели.
После войны прошло время, в один из дней по радио выступал Сергей Смирнов, писатель с просьбой описать фронтовые эпизоды. Про этот эпизод я написал и однажды в его передаче прозвучал этот эпизод. До сих пор у меня хранится его письмо, в котором он просил еще что-нибудь вспомнить.
Через какое-то время приказание собраться покучнее, после очередной стычки с немцами, и тот же генерал сказал: "Такой группой нам трудно просочиться к своим, поэтому приказываю рассредоточиться на мелкие группы". Поблагодарил всех за службу и ушел в сопровождении нескольких офицеров, вернее, командиров (офицеров еще не было).
Наш экипаж - полностью, и еще присоединилось человек семь. Такой группой и пошли в надежде выйти к нашим. В один из дней подошли к какому-то крупному хозяйству, колхозу или совхозу. Много коровников и других помещений для скота, а селение - в стороне. Увидели рабочих, спрашиваем, есть ли немцы в селении. Говорят, были и ушли, но где-то недалеко, лучше, если вы уйдете. Только это сказал, взрыв, мы - за сарай, еще взрыв, прижались к земле. Явно стреляли из минометов, возможно, нас увидели. И еще взрыв совсем рядом, как будто мина перелетела сарай и упала. Не пойму, что со мной, полный рот земли, откуда-то кровь, в ушах - звон. Рядом лежал Зернов вниз головой, тормошу его, не отвечает, еще взрыв, но уже дальше. Перевернул его на спину, лицо в крови и никаких признаков жизни. Вскочил и ходу к лесу, слышу, еще кто-то бежит за мной.
Забежали в лес, остановились. Зернова нет, Потапова нет. Двое мы остались с механиком и еще пятеро, которые были с нами. Было это где-то около Минска.
Что же дальше? Я почти не слышу, голова гудит, говорить связно не могу, заикаюсь. Явно тяжелая контузия. Кормились нерегулярно. Один раз увидели в лесу поросенка. Застрелили, разделали, на костре в котелках сварили, а у меня не оказалось и котелка. Наелись до отвала. Хоть и жаль, а остаток свинины выбросили, хранить нельзя, погода теплая, даже жаркая. Решили двигаться ночью, а днем спать. Обычно выбирали местом для отдыха сарай или ригу в отдалении от жилых домов. По очереди дежурили. В один из таких отдыхов и обнаружили нас немцы.
 Часть 2 |
 Оглавление |
 Часть 4 |