ПОБЕДА!
Завели в лагерь, конвойные ушли. Куда же нас? В лагере кого только нет, французы, индусы, негры. Подумали, что сейчас нас отпустят, но - как бы не так. Завели в помещение, и тут мы поняли: да это же карцер! Поместили в один блок троих, в другой - четверых. В карцере сидели не только мы, но и провинившиеся французы.
Распорядок в карцере такой. Кормят в первый день утром хлеб, даже эрзац-кофе, в обед - первое блюдо, что-то еще и ужин. На второй день - только вода. Каждую неделю мыться водят в душ, брить, стричь приходили французы-парикмахеры. В карцере вшей не было, прежде чем попасть туда, сначала пропускают через санпропускник. Сидели под номерами. Когда надзиратель или кто другой входит, должны вскочить и назвать свой номер. Надзиратели жестокие, чуть что не так - бьют. Обслуживающий персонал - французы. К нам они относились доброжелательно.
Сидим и чего-то ждем. Прошла неделя, другая, третья, про нас забыли. Французы говорят, что обычно сидят неделю, 10 дней. Организм требует пищи. Уж лучше бы пищу делили на два дня, не так голодно. Этак скоро будем походить на привидения.
Окно в карцере расположено высоко, виден кусочек неба. Взрывы с каждым днем приближаются, слышны все отчетливее. Кажется, пушки где-то рядом. Могут снаряды и на территорию лагеря залететь.
Обычно по коридору слышны шаги, когда кто-то идет. А тут - тишина. Слышим за окном гул человеческих голосов. Что же происходит? Вдруг - топот ног. Слышим, пытаются открыть дверь, наконец, открыли, там люди в какой-то незнакомой форме, что-то говорят, улыбаются, руки для пожатия протягивают. Поняли: да это же американцы!
Они никак не думали, что встретят здесь русских. От радости плачем, обнимаемся. Трудно передать наше состояние. Нашелся переводчик. Оказывается, уже несколько часов, как американские солдаты находятся в лагере. Надзиратель сбежал, ключи долго не могли найти.
Вышли на двор, пленные ликуют, обнимают освободителей.
Это случилось 22 апреля 1945 года.
В лагере было свое руководство из пленных французов. Перво-наперво накормили, предупредили, чтобы много не ели, видели, насколько мы истощены. Французские пленные кроме пайка получали ежемесячно посылки от Красного Креста и из дома. Я упоминал, что лагерь располагался на возвышенности, с одной стороны находился город или городок Зульцбах, а с другой - Розенберг. При приближении американской армии первый сразу же вывесил белые флаги, а второй какое-то время сопротивлялся (об этом мы узнали позже), т.е. сами-то жители не сопротивлялись, оборону держали войска СС, якобы в этом городке жило высокое нацистское руководство. Что же сделали американцы? Приказали всем жителям под страхом смерти уйти из городка. Жители думали, что хотят уничтожить городок, что могли, взяли из домов. Затем среди пленных провели агитационную работу, кто желает порезвиться, т.е. наказать немцев, бить, колотить все, что под руку попадет. Жители позже вернулись к разгромленным домам.
На следующий день построили пленных немцев, обслуживавших лагерь, кто не успел удрать. Кроме французов и нас пригласили, мы должны выявить тех, кто с пленными жестоко обращался. Среди них надзирателей не было, успели убежать. Помнится, одного или двоих французы из строя вытащили. Правосудие решали самостоятельно.
Вечером нас, русских, повезли в город. Что интересно, в городе электричества не было. У нас, наверное, военные до этого не додумались бы. Работает портативный движок, вращает динамомашину, проводка в доме есть, автономно в доме есть свет.
Привезли нас в штаб какой-то части. Сначала угостили какао с коньяком. Был и переводчик, а среди нас - тоже переводчик, только с немецкого на русский. Чуть позже мы поняли, чего от нас хотят. Деггендорф они еще не взяли, их интересовало, знаем ли мы, где расположены укрепления, зенитки. По карте то, что знали, показали. Для чего-то перед этим каждому подали бланки и просили подписаться. Спрашиваем, для чего, - чтобы увериться в нашей правдивости. Да мы же ваши союзники, как же мы можем говорить неправду?
Жили мы во французском лагере, со многими подружились. Однажды француз показал одного мулата: "Вот эти люди - лазутчики или разведчики". Рыскали по тылам немцев, без шума их уничтожали, а в доказательство, сколько уничтожили, приносили на шее гирлянды ушей. Ужас какой-то.
Совсем случайно на складе мы увидели консервы, банки большие, килограммов по пять. На них написано: "Для русских военнопленных". Вот это чудо, как же они оказались во французском лагере? Объяснили: от Красного Креста. Стало быть, международная организация "Красный Крест" проявляла заботу о русских, только до нас это не дошло из-за отказа нашего правительства, точнее, Сталина, он же сказал, что у нас военнопленных нет, а есть предатели.
Как-то к нам приходит немец с вопросом: "Вы - русские?", ответили "Да", в свою очередь спросили, откуда он узнал. Видимо, этот немец - сочувствующий нам, возможно, даже коммунист, он не объяснялся. Так вот, он сказал, что в городке Розенберг обнаружены архивы, т.е. досье на русских из РОА, точнее, власовцев, возможно, это заинтересует наши органы. Пошли с ним, увидели: действительно, в карточках все о каждом сказано, даже фотографии есть. Как эта картотека здесь оказалась? Два больших ящика, должно быть, на несколько тысяч человек, а может, и преувеличиваю.
Конечно, эти документы мы перевезли, этот материал для нас своего рода реабилитация, это-то мы хорошо поняли, поэтому решили держаться вместе.
Какое ликование, какая радость, сообщили, что война кончилась. Совсем случайно встретили американского солдата русского происхождения. Родители его еще до революции или во время революции уехали в Америку. Хорошо говорил по-русски. Предложил: "Поехали ко мне, у нас хорошая ферма, будете работать и хорошо жить, а то что вас ждет дома, Сибирь?" Уже и им было кое-что известно о нашей будущей участи. Мы ничего не знаем, а они знают. Как ни странно, но доподлинно известно, что многие, именно многие выехали в Америку.
В скором времени нас перевезли в другое место, ближе к зоне, занятой нашими войсками. Когда погружали вещи на студебеккер, американцы посмеялись: "Что-то много добра набрали, надо проверить, может, драгоценности". Показали им оба ящика, вернее, содержимое. У каждого из нас тоже были вещмешки с бельем, с едой. Одежду мы сменили на гражданскую.
Хорошо помню, на ногах туфли, поставил их посушить на окно, хватился - нет туфлей. Что делать? Приобрести негде, выручил американец, дал обувку. Дикость какая-то, воровством заниматься, и где?
Находились какое-то время в домах казарменного типа. Американцы все подвозили русских, подвезли группу большую в полосатой форме из концлагеря. Они держались вместе и форму свою не меняли. Видел, как они однажды устроили самосуд. Сначала американцы пытались вмешаться, да куда там! Отступились. Как же убивали одного в такой же полосатой одежде, били по очереди чем попало. Оказался не человек, а зверь, тоже из пленных. Издевался над своими же, бывший летчик.
Изо дня в день в этом пересыльном пункте все больше прибывало народу. Организовали штаб, в штабе появился даже генерал, тоже бывший пленный, и ряд других офицеров. Порядок-то надо наводить. Мы жили вместе в двух комнатах, и ящики с нами же. Из штаба поинтересовались, что в ящиках, посоветовали передать эти документы через них (тоже нашлись радетели).
Трудно было определить, что же за народ собрался, понятно, в полосатой форме - из концлагеря, если кто-то к ним не примазался. Узнали же одного. Были и в форме военной, но большей частью в гражданской. Попробуй разберись, кто есть кто.
Постепенно американцы стали на студебеккерах увозить на русскую территорию, дошла очередь и до нас. Не хотели грузить на машину ящики, была определенная норма вывоза вещей с собой, упросили. Весьма интересная ситуация сложилась. Американцы везут и везут, выгружают прямо в поле. Думается, что наше командование просто растерялось: куда девать такую ораву? Больше того, вместе с пленными подвозили и гражданских, которые были угнаны в Германию на работу. Надо же весь этот народ разместить.
Сгружали, я уже говорил, в поле около города Майсен (а может, и путаю). Запомнился очень неприятный случай. Ехал на велосипеде пьяный сержант или солдат с автоматом, ехал виляя и наехал на одного из наших, упал, вскочил: "А, предатель, путаешься под ногами!" - и из автомата очередь, просто случайно не попал. Вот это встреча со своими!
Подъезжали уже наши машины с командами солдат и офицеров. Мы стояли около наших ящиков. Офицер подошел к нам, мы объяснили ему, откуда и с каким грузом, погрузили и часового приставили, привезли в город, в пересыльный пункт, сгрузили, а тут дождь пошел. Видимо, часовому наказ был, снял плащ-палатку и укрыл ящики. Я почему описываю подробно: груз, который мы везли, в какой-то степени нам помог.
Поставили еще часового, нас устроили в комнату. Позже узнали: ящиками, а заодно и нами заинтересовалась контрразведка СМЕРШ. Допрашивали каждого отдельно, сравнивали, сопоставляли.
Шли дни. Надо чем-то заниматься. Нас держали всех семерых вместе. Вскользь, между прочим сказали, что большую помощь мы им оказали, доложено в высокие инстанции.
Мне поручили заниматься с гражданскими, помогать оформлять документы, формировать, сортировать по областям. Познакомился с одной семьей: мать и две дочери, одной лет около двадцати, другой лет тринадцать, больше меня заинтересовала старшая, помню, город Кобеляки Полтавской области, встречался с ней, адрес дала, но на этом все и закончилось.
Каждый, кто возвращался домой, не знал, что его ожидает, сохранилась ли хата, дом, квартира, поэтому, если была возможность, брал все, что можно взять. Возникало много проблем. Надо еще проверить, что за люди возвращались. Точно не помню, но каждый с собой мог взять груз килограммов 20 или 30. Излишки в весе оставляли. Одна женщина здоровущий ковер везла, кроме всего прочего. Этот ковер потом постелили у нас в комнате.
Жили мы в одной комнате двое из нашей семерки, имени соседа не помню, из Курска. Впервые я увидел моряков, которые попали в плен к немцам в 1939 году. Заявляется к нам с жалобой дама репатриированная, просит защиты, обокрали ее. Стали выяснять, вот тут и познакомились с моряками. Дама говорит, он обокрал ее, что же взял? - часы, моряк не отрицает: "Взял четверо часов и раздал товарищам, у них нет, а у нее - полная сумка. Надо же, познакомились, гуляли, должно, делились обо всем и вот, она обвиняет в краже. Пусть разбираются сами.
Разговорились с моряками. Четверо их осталось, остальные умерли в плену.
Один мужичок прибыл с коляской, а в коляске - гвозди. Как же ему не хотелось расставаться с ними, слезно просил: "У меня немцы хату спалили". А у одной женщины обнаружили швейные иголки. Футляр от патефона, думали, что патефон, но по тяжести никак на патефон не походило. Попросили открыть, а там - швейные иголки. Спрашиваем, для чего столько, ведь не одна тысяча, а швейной машинки нет?
Познакомился я с одной блондинкой, волосы у нее почти белые, латышка. Говорила, отец у нее был большим партийным работником, немцы расстреляли. Дружили мы всего дней десять. Посадил на поезд, адреса определенного у нее не было, а может, не хотела дать. Имена девушек почему-то не сохранились, а недругов помню. Да и как может сохраниться все через 55 лет?
ДОМОЙ
В начале июля, а может, августа меня с группой других зачислили в действующую оккупационную армию автоматчиком. Служба шла, как будто сразу перешагнул через четыре с лишним года. Служба сложная. Часто вызывали в особый отдел, иногда и ночью. После отбоя только уснул, будит часовой.
- В чем дело?
- Просят зайти в такую-то комнату.
Захожу, сидит майор, предлагает сесть, закурить предлагает, и вдруг: "Покажи руки!", протягиваю руки, -"Что же ты, сволочь, говоришь, в плену работал, у тебя ж руки холеные, говори, где у немцев служил?!" Вот это прием, огорошит кого угодно. Так стало обидно, заплакал, так молча и ушел.
В скором времени на полигоне во время стрельбищ один из бывших пленных выпустил себе в живот очередь из автомата. После этого допросы прекратили.
Забыл, в каком городе служил. Появился адрес, куда мне можно написать. Думал, куда же писать? Написал в Пертово Орешкиным, там же должен жить брат Анатолий. Ответ получил быстро, писал Толя, прислал и адрес отца. Молодец братишка! Не успел отцу написать, как от него получил, Толя сразу же ему написал. Они считали меня погибшим, а вскоре получил я письмо и от брата Николая. Какая радость: все живы!. Погиб Леня Орешкин, погиб тетушкин сын Митя (как же могли призвать в армию полоумного?).
Служба шла, я опять много времени проводил в ленкомнате. Оформлял стенгазеты, писал лозунги, впервые написал портрет Сталина сухой кистью (проще: вытирал кисть о белый материал), портрет большого размера. Позже стал писать в цвете. Подружился с замполитом, звали его Майратай, фамилии не помню. Замечательной души человек, вот сейчас и фамилию вспомнил: Медетов, по национальности узбек. Вся наглядная агитация в его руках. Работы хватало, в батальоне нас, художников было двое.
Рассказал я ему о привезенных документах, удивился он, попытался выяснить. Надо бы от них получить какой-то документ. Он знал, что после демобилизации у меня будут сложности.
Офицерам разрешалось отсылать домой посылки. Майратай предложил мне свои услуги. Две или три посылки я отцу отослал с хромовыми шкурами, была возможность достать.
Оккупационные войска постепенно отправляли, расформировывали. В скором времени пришла и наша очередь. В ноябре или в конце октября наш батальон расформировали. выдали документ, но не военный билет, как всем, а справку. Надо понимать, была разница между нами, бывшими военнопленными и кадровыми. К тому же мы не могли ехать на родину. Всему расформированному батальону, кроме кадровых (в батальоне служили сержанты, старшины, офицеры), велено ехать в какой-то другой город.
При расставании замполит Майратай предупредил: не отдавать документ, а постараться двигать домой, что я и сделал. Когда прибыли в город, выгрузились из вагонов (на сей раз ехали в пассажирских вагонах), конвоя не было, были сопровождающие офицеры. Попытались несколько человек взять билеты на вокзале и ехать дальше домой. Билетов не давали, видимо, распорядились заранее. Тогда я и еще двое двинулись пехом по рельсам до следующей станции.
Снова в строю. Год 1945.
Пришли, попробовали взять билеты, но и здесь отказали, для выдачи билета нужен соответствующий документ. Я попросил одного старшину взять до Москвы билет. О, получилось, какая радость, у меня в руках билет, только без места в вагоне. По прибытии поезда сел не в вагон, а между вагонами. Думал, окончательно замерзну, так было холодно. Один из офицеров переходил из вагона в вагон, увидел меня, сжалился и пригласил в вагон.
Доехал я до Киева. Для того, чтобы продолжать путь дальше, необходимо пройти санпропускник. С согласия обеих сторон, чтобы сократить время, в баню запустили женщин и мужчин, мы в одном углу, женщины - в другом. Получили справку, билет закомпостировали. Сел в поезд и на следующий день прибыл в Москву. А из Москвы - в Химки, где жил отец.
Сколько радости, слезы. У меня появилась еще сестра Ирина, родившаяся в 1942 году, брату Валентину уже 8 лет, ученик второго класса, отличник. Мачеха тетя Нина работала в детском тубдиспансере, отец работал на кроватной фабрике. Комната в коммуналке, в деревянном двухэтажном доме. Комната небольшая, метров 18. Спать мне пришлось на полу, головой под стол.
На следующий день пошел в милицию регистрироваться, из милиции направили в особый отдел (еще существовал СМЕРШ). Показываю свой документ, чиновник вертит справки и смотрит на меня расширенными глазами: "Как ты попал сюда?!" - Ногами, отвечаю. Куда-то позвонил, явно растерялся, не зная, что со мной делать. Записал, где остановился, сказал: "Вызовем".
Через несколько дней вызывают, вручают повестку о призыве в Красную Армию. Должен явиться на призывной пункт в г. Раменское. Еду туда. Повертели повестку, тоже в недоумении: как же так, 1920 год, демобилизован… и отослали обратно. Явился, опять заминка, куда же меня сунуть? В конечном счете выдали временный паспорт, теперь надо на работу устраиваться.
Устроился туда же, где работал отец, на кроватную фабрику художником или маляром, что-то писал, рисовал. Вызывали еще в особый отдел. Явно я мешал, как же так, с таким прошлым в больших городах заказано пребывание.
Подумал я, посоветовался с родителями и решил уехать, к тому же комната маленькая, надоело спать под столом. Пришел в особый отдел без вызова и доложил, что хочу уехать в деревню Пертово Чучковского района, на что они с радостью согласились. Раньше с тетушкой Дуней по этому поводу говорили, жила одна, с очередным мужем разошлась.
Встреча с братом Анатолием. Год 1946.
Итак, в начале весны 1946 года, почти через 14 лет я оказался опять в Пертово. В районе оформился, дали настоящий паспорт, поставили на воинский учет, стал настоящим гражданином Советского Союза. У тетушки Дуни половина кирпичного дома с полуподвалом, летом там хорошо, почти два этажа. Наверху дом разделен перегородками на три комнаты, вместо дверей - занавески.
Устроился на завод, не помню, кем оформили, в основном шрифтовая работа, надписи, трафареты, малярные работы. Платили не деньгами, а мукой и спиртом. Спирт надо реализовывать в деньги. Договорился с магазином, тогда водку продавали в розлив. Схожу за родниковой водой, разведу два ведра и несу в магазин, за реализацию - 20% продавцу.
Познакомился с Александрой Ивочкиной, разведенной, она работала в больнице фельдшером. Вскоре договорились о свадьбе. Расписались. Что-то жизнь наша у тетушки не сложилась. Отношения наши порой доходили до ссоры, с тетушкой Дуней она не поладила, поэтому и ушли на квартиру.
По настоящему занялся живописью. Пошли заказы на выполнение ковров, тогда это модно было. Грунтовал простыню, в центре копировал большую картину, а по периметру - штук 12 маленьких. В основном платили натурой. Писал и картины, вернее, копировал художников-классиков.
Осенью, к началу учебного года пригласили работать в школу преподавателем рисования и черчения, согласился. Но подумал: какой же я учитель, коль у самого образование шесть с половиной классов? Красками меня снабжал отец. Летом привез брата Валю.
Приезжал брат Николай, жил у тетушки Дуни и у тетушки Анюты, Анатолий тоже жил у нее. Николай в это время постоянно жил в Днепропетровске, уговаривал Толю переехать к нему.
Работа в школе меня увлекла. Часов немного, оставалось время и для живописи. Все чаще стал подумывать о художественном училище. Знал, что в училище принимают со средним образованием и с семилетним, а у меня-то нет документа даже и о семилетнем.
Семейная жизнь не ладилась. Замечал, что Шура что-то темнила, по вечерам уходила якобы на вызовы к больным. Познакомился с техноруком Стогнием Василием Дмитриевичем, но что-то на заводе случилось криминальное, посадили директора и технорука, так что недолго наша дружба длилась. После освобождения (Стогнию дали два года) наша дружба продолжалась.
Директором назначили Соколова Сергея Семеновича, с ним часто встречался, любил он погулять, даже по ночам, а я у него был вроде громоотвода, сестра строгая, просила меня: "Митя, ну угомони брата". Бывало, ночью будят, подъехала грузовая машина, в кузове сено, там вповалку народ, а народ такой: кто из района, среди них и прокурор. До утра в лесу куролесят. Шура ругается: из постели вытащили. Из района приезжали все с канистрами, на обратном пути заправлялись спиртом.
Дядя Степан, офицер железнодорожных войск, год 1945.
В Пертово отец приезжал часто. Я приобрел баян, нот не знал, поэтому учился играть на слух. Отец хорошо играл и меня учил. Приезжал и дядя Степан к сестре. Был он на войне в железнодорожных войсках. Как ему удалось, непонятно, но целый вагон привез барахла из Германии. У отца в Химках около дома сарайчик был, так вот он сгрузил в сарай посуду, ковры, мебель и многое другое. Чем-то и отец попользовался, остальное дядя все пропил.
Прошло лето 1947 года, начался учебный год в школе. Мысли о художественном училище не покидали меня. Поделился я с директором школы о том, что у меня нет свидетельства об окончании семилетки, он: "Ну что ж, преступления не будет, если мы тебе дадим этот документ, война все спишет". Бланки были на учете, поэтому дали что-то вроде дубликата.
 Часть 4 |
 Оглавление |
 Часть 6 |