Семён Герасимович сидел на кухне в доме на Каширке и пил чай с пряниками. Напротив сидела Елизавета Андреевна. Отношения их становились всё теснее, всё задушевнее. Дед Семён словно зажил новой жизнью, уж и дедом себя не чувствовал, сразу приосанивался, как вспоминал про свою новую знакомую, стал её уж и Лизой называть и себя предлагал Семёном звать, но она всё по отчеству его величала, всё же на девять лет он её постарше.
     Вчера ближе к вечеру погуляли в парке, что рядом с домом Семёна Герасимовича, посидели у пруда. В парк он её давно хотел провести, только входа с их стороны нет. Но Семён Герасимович прошёлся как-то вдоль забора и нашёл дырку. Долго думал, удобно ли даму приглашать пролезать в дырку. Ну не совсем в дырку, там пролом в стене. Но Елизавета Андреевна не сробела. Прошли. Сначала в лопухах каких-то запутались, но потом выбрались на простор, походили, природой полюбовались. Желтизна появилась на деревьях, самая красивая пора начинается - осень.
     Это вроде бы как она у него в гостях была, в дом, правда, заходить не стала, там, мол, домашние, наверное, дома, неудобно. А теперь вот он здесь - с ответным визитом.
     Дома никого нет. Дочь Наташа на работе, Виталик по своим делам, в институте должен быть, а они вот так сидят тихо, спокойно и разговаривают.
     - Я, Семён Герасимович, в связи работала, на железной дороге - Московско-Смоленская… Белорусский вокзал знаете, наверное?
     - Ну а как же.
     - И муж у меня железнодорожник был, погиб в аварии, Наташка ещё совсем маленькая была, и не помнит его. - Елизавета Андреевна осторожно отхлебнула из чашки горячий чай, пододвинула гостю вазочку варенья, - Берите, берите, абрикосовое, очень вкусное.
     - Ну вот. За телефонными линиями мы следили. У диспетчеров, не дай Бог, связь прервётся, шуму - ой! ой!
     - Понятное дело, диспетчер всё время на связи должен быть.
     Елизавета Андреевна с вареньем пить не стала, взяла из другой вазочки карамельку - клубнику со сливками и аккуратненько откусила кусочек.
     - Техникум окончила. Сперва ходила ремонтировала, потом в конторе сидела, там же на Белорусском вокзале, управление у них рядом. Я недалеко жила, на Малой Бронной… Две комнаты нам дали, как Наташа родилась.
     Семён Герасимович, раскраснелся, хотя давление в последнее время неплохое держалось, 150-160, нормально. Допил свой чай. Хозяйка кинулась ещё доливать.
     - Нет, нет, не надо, спасибо.
     - А я в лесничестве на Сахалине работал. Окончил курсы в Южно-Сахалинске, семь классов-то до войны кое-как закончил. Тогда, знаете, всё больше на курсах учились, кто на нормировщика, кто на плановика… это теперь всё институты. Куда ни повернись, везде институт да институт требуют. Инженер-экономист, снабженец какой-нибудь тоже инженер - какой чёрт инженер!
     - Теперь менеджер, теперь другие слова - иностранные в моду вошли. Да вон смотрела газету "Работа для вас" - там продавцов требуют с высшим образованием!
     - Обесценивается образование, а потому что раньше гимназия была - ого! Учителями после неё работали, как моя мама. А теперь после десятилетки писать грамотно не умеют, ошибок полно, даже у Виталика в Интернете с ошибками пишут, смотрела как-то.
     - Да, так про лесничество расскажите. Эк вас занесло, в такие дальние края.
     - О-о, вы знаете, так привыкаешь, сердцем успел прикипеть, тяжело было уезжать. Леса красивые, сопки, реки, горбушу сами ловили, до моря недалеко. И дочка Людмила, говорит, скучает. Но оторваны от всех, дороги плохие, да и сюда в Европейскую часть, откуда многие родом, так легко не съездишь, тысячи километров - проблема.
     - Ну, а мы деляны отводили под лесозаготовки, новые посадки кое-где делали, да не успевают вырасти. Переписывался вначале, письма оттуда слали, а теперь и писать перестали, уж и мало что от нашего леспромхоза осталось, леса вырубили…
     - И как вы там по лесам ходили? Медведи, наверное, есть, волки?
     - Нет, волков там нет, они на просторе живут, а там леса. А медведи как же. Однажды идём вдвоём с напарником, смотрим с крутого берега речки, а внизу медведь рыбу поймать пытается - горбушу ловит. Бьёт её лапой, бьёт и вытянул, прибил видно. - Семён Герасимович посмотрел на собеседницу, та слушала с интересом. - Да, вот так. Только он её сразу не съест, он её прикопает, чтоб полежала и с душком была… И гиляки так едят.
     - Кто?
     - Ну эти, местные, как их правильно называют? Нивхи, что ли. А там их вот так - гиляками звали.
     - Интересно, столько повидали. А я вот в Москве всю жизнь живу. Ездила в Крым отдыхать, в Прибалтику…
     А дед Семён, вспомнив о своём, произнёс:
     - Так когда мы с вами в Даниловский монастырь пойдём?
     - Да вот в воскресенье и пойдём.
     - Я там в колонии сидел… Раскулачили нас, семью всю разбросали. Эх, чего только в жизни не было. Ну, как-нибудь в другой раз расскажу. А вы мне про отца своего хотели рассказать?
     - А-а, про отца, - Елизавета Андреевна вздохнула. Чуть нахмурилась и, глядя в стол, начала говорить. - Он тоже в плену был, в Польше где-то в лагере сидел, чуть не умер. Когда война началась, ему было 34 года, молодой ещё, осенью в армию взяли, весной 42-го в плен попал… - Елизавета Андреевна снова остановилась и перевела дух. Тяжёлая тема и говорить об этом трудно. Раньше мать подробностей никому не рассказывала, даже ей. Теперь времена другие, но надо ли ворошить? Но человек сам в плену был, у него интерес не праздный.
      - Мама сказала, что в школу диверсантов он подался, чтобы к своим потом перейти. И действительно, как только его перебросили за линию фронта, ушёл к партизанам, в Белоруссии воевал. И всё неплохо складывалось, как вдруг в 48-м его забрали… Ох и переживали мы тогда! Десять лет без права переписки… Понимаете, что это такое?
     - Понимаю… Что-то раскопали?
     - Раскопали. Я и сама не сразу узнала, как что было. Мама мне уж перед смертью подробно рассказывала, что знала. Берегла меня, не хотела жизнь мою комсомольскую омрачать. - Елизавета Андреевна помолчала, расправила юбку на коленях, как бы собираясь с мыслями, и продолжала:
     - Приезжал к маме году в 67-м человек, он отсидел свои "десять лет и пять намордника", как у Солженицына написано. Был он с отцом в одной камере на Лубянке, сдружились. Отец сказал ему, какая-то картотека в руках у НКВД оказалась, в Германии нашли. Власовской армии и других, кто пошёл с немцами сотрудничать…
     Семён Герасимович затаил дыхание. Вот оно, где аукнулось! Вот кому он боль причинил! Там, где совсем не ждал. Не зря столько лет сидело занозой.
     Елизавета Андреевна продолжала что-то говорить, но он её почти не слышал.
     - Я вскоре замуж вышла, фамилию сменила. Думала, из комсомола исключат, но меня не трогали, а маму тоже таскали в органы, допрашивали. Дождалась мужа с войны, пришёл с лёгким ранением и вот на тебе! Досталось ей.
     Конечно, отец виноват, но у него было безвыходное положение. Он же себя реабилитировал! - она посмотрела на Семёна Герасимовича, ища в нём поддержку.
     - Конечно, конечно, - как-то механически произносил тот, заёрзав на стуле.
     А в груди Семёна Герасимовича что-то ёкнуло, сердце подскочило к горлу, и в голову ударила жаркая волна.
     - Что, плохо? - Елизавета Андреевна, увидев, как откинулся он на спинку стула и прикрыл глаза, кинулась к гостю - может дать чего-нибудь? Валидол…
     Но гость встрепенулся и глубоко вздохнул, затем полез в карман, где всегда лежал нитроглицерин.
     - Да ничего, у меня тут есть кое-что, - и положил в рот таблетку.
     Взгляд его потух, он смотрел перед собой, уставившись в одну точку.
     - Тема такая, я понимаю, и вам тяжело слушать, - озабоченно сказала хозяйка.
     - Сердце что-то захолонуло, это у меня бывает… - сказал Семён Герасимович, затем заметил испуганный вид хозяйки. - Да вы не волнуйтесь, уже отпустило.
     Да, пленным досталось в этой войне, как ни в какой другой.
     Уравновесив дыхание, он встал и засобирался домой.
     - Посидите ещё, вам же плохо.
     - Да нет, всё хорошо…
     Семён Герасимович как-то весь потух и медленно направился в прихожую, хозяйка за ним.
     - Ну что, Лиза, пора и честь знать, пойду я. А то ваши домочадцы, может, скоро придут? Виталик когда будет?
     - Да кто их знает. Наташа-то поздно приходит, работы у неё много. А Виталик когда вздумает, как с вашей барышней договорятся…
     - Да они ребята неплохие, пусть дружат…
     - И мы не возражаем.
     Дед Семён раскланялся и ушёл.
     Елизавета Андреевна прибрала на столе, расставила по местам вазочки, и снова присела, облокотившись о стол, подперев щеку рукой, и думала.
     Хороший человек, Семён Герасимович. Душевный такой.
     Но от разговора об отце остался тяжёлый осадок. Да, редкая семья беды избежала. За эту перестройку и гласность и она много почитала, многое поняла. Наташа, та уж без иллюзий и всё ей подсовывала всякие статьи. А её поколение как будто две жизни прожили, одна на поверхности с песнями, парадами физкультурниц, а под этим - тайная, и у каждого в семье своя боль.
     Кстати, сегодня ей как раз отец приснился. Сон какой-то нехороший. Будто пришёл он домой. Они - домашние знают, что он не живой и пришёл оттуда... А он какой-то озабоченный, смотрит на Лизу укоризненно и всё назад собирается, и её - Лизу зовёт с собой... куда-то очень далеко, в далекую страну... И так настойчиво зовёт, а она всё не решается...
     Елизавета Андреевна вздохнула, чего только не приснится за ночь. Почему он так на неё смотрел, будто она в чём виновата? И звал туда, откуда она понимала, возврата нет…
     Очнулась от дум, решительно встала и принялась хлопотать по хозяйству. Ужином надо заниматься, вечер уж близко, а то Виталик придёт и есть нечего, просидела, прочаёвничала.
     И всё же хорошо, что они съехались и живут семьёй. Когда женщине не о ком заботиться, некого пирогами накормить, она и сама засыхает. Теперь всё проще. Захотела Наташа и родила себе сына. И даже не рассказывает, кто отец. Не существует - и всё. Непорочное зачатие.
     Вспомнила про деда Семёна, его нездоровый вид и позвонила ему домой.
     - Семён Герасимович, ну как дошли? Всё нормально?
     - Нормально, не беспокойтесь, - послышался в трубке знакомый, глуховатый голос.
     - Ну хорошо. А то я беспокоюсь. Виталика там нет?
     - Нет, Виталика нет, а Дина дома.
     
     Виталик тем временем шёл по дворам, направляясь к Динке.
     Динку он не предупредил, но она должна быть дома. Навстречу ему шли трое. И как-то очень пристально смотрели на него. "Ну, все, - подумал Витя, - сейчас деньги начнут вытрясать". Нащупал в кармане последнюю десятку. Отдавать или не отдавать? Если не отдашь, сами начнут карманы выворачивать, ещё противнее. Они остановились в метре от него.
     - Слышь, Антон, а чего этот тип здесь в наших дворах часто стал появляться? Девчонок наших сманивает...
     - А вот сейчас в рожу получит и не будет сманивать.
     Тот чернобровый, которого назвали Антоном, пристально и вызывающе смотрел на Витю.
     - Трое против одного, не хило, - произнес Витя.
     - Можно и вдвоем попробовать, слабо?
     Чернобровый шёл прямо на него, второй заходил справа, третий наблюдал...
     - Пропусти! - также пристально глядя на этого самого смелого, как можно твёрже произнес Витя, и в следующий момент почувствовал удар в скулу. Удар был довольно сильный, а ещё через мгновение ещё один удар сбоку, который сбил его с ног.
     "Не упасть! Главное, не упасть!" - успело пронестись в мозгу. Витя удержался на ногах, сильно покачнувшись, но дать сдачи как-то не получилось. И пока он думал, что ему делать - кидаться в бой или не стоит, троица проследовала дальше. Антон презрительно посмотрел в его сторону.
     - Ещё раз появишься, получишь как следует, мало не покажется…
     И они дружно заржали.
     Витя, слегка растерянный, всё ещё стоял на том же месте, испытывая досаду и унижение. Сильно саднило в углу рта. Он потрогал себя и посмотрел на пальцы. На них была кровь. Ну куда теперь к Динке идти, перепугается. И Витя повернул к себе.
     
     На подходе к дому в идущей впереди даме, узнал мамулю. И как-то непроизвольно ускорил шаг и догнал её, совсем забыв о ссадине.
     - Привет! - радостно сказал Витя.
     Мамин взгляд, останавливающийся на сыне, никогда не был безразличным, всегда нужно посмотреть, в порядке ли одежда и не пора ли в стирку, не забыл ли побриться и так далее. И, конечно, она тут же углядела ссадину.
     - Что это у тебя?
     "Ну вот, - думал Витя, - одну избежал, на другую наткнулся".
     - Да так, пустяки.
     - Как это пустяки? Тебя кто-то ударил? - жалостливые глаза мамы напомнили о недавней сцене.
     - Ну, помахались немного, бывает.
     - Ох, Виталий, боюсь я за тебя. Сейчас нравы такие жестокие, не ввязывайся никуда, обходи…
     - Мама, разве мы знаем, где нас подстерегает опасность. Ты же сама говорила, может кирпич с дома на голову свалиться.
     Дом встретил их вкусными запахами. Виталий тут же проскользнул в ванну, умылся и вышел к бабушке бодрым свежачком, готовым поедать котлеты, запах от которых разносился по квартире.
     Ужинали втроём, что случалось нечасто. Чинно сидела за столом вся семья. Очень любила бабушка Лиза такие вот обеды и ужины. Ей ужасно не нравилось, что каждый сам по себе, приходит, когда хочет и хватает из холодильника, что понравится. Семья должна прийти к столу вовремя, а хозяйка поставить на стол, что приготовила.
     - Ну как котлеты? - нарушила она молчание усердно жевавших внука и дочь.
     - Как всегда, - проглатывая очередной кусок, с трудом произнесла Наташа. Для неё, конечно, было большим облегчением, что готовила еду, в основном, мама.
     - На пару подержала, в кастрюльке...
     - Твои котлеты, бабуль, самые вкусные, ни у кого таких больше нет, - польстил внук.
     - Семён Герасимович сегодня в гостях у меня был, почаёвничали.
     - Ну, вы с ним подружились, я смотрю, - улыбнулась Наташа и подумала: "Не слишком ли много контактов с этим семейством?"
     - В воскресенье в Даниловский монастырь идём. Он, оказывается, Москву не хуже нас знает, правда, воспоминания у него свои, не очень приятные.
     Виталий ужин свой проглотил, как всегда, раньше всех и потянулся за чайником.
     - Он мне и про плен рассказывал, про бокс. А мы с Динкой в Царицыно поедем.
     - А я? - жалостливо спросила Наташа.
     - А ты позвонишь тёте Лиде, - наставительно говорил сын, - они с дядей Толей заедут за тобой на машине и прихватят на дачу.
     - Сбагрить меня хотите. Не хочу я на дачу. Буду сидеть дома и страдать.
     Она и сама поехала бы в Царицыно, раньше они с сыном частенько гуляли вдвоём, а теперь вот место её заняла другая, теперь рядом с ним Дина. А мама по боку. Так для кого она вырастила сына, для себя или для невестки?
     Наташа взяла коробочку с плавленым сыром, зацепила за хвостик упаковки и сдёрнула ленточку.
     - Ох, и напридумывали эти буржуины! Всё у них предусмотрено.
     - Тем и заманили нас в капкан, - сердито сказала бабушка.
     - В какой капкан? - не понял Виталий.
     - Какой? Кинулись в этот капитализм, и теперь кто без работы, кто без зарплаты…
     - Мама, но теперь я не бегаю, как гончая по всей Москве то за обоями, то за сапогами, то костюмчик выискивать, чтоб на люди можно было показаться. Бр-р, даже страшно перечислять!
     Я сегодня, когда этот сыр покупала, говорю продавщице: мне "Хохланд", пожалуйста. Она: вам какой? С сыром, с грибами? Я стою обалдевшая, как в интермедии у Карцева, про пиво, помните?
     - Сыров теперь - глаза разбегаются!
     - Да, но человек теперь значит ещё меньше, чем раньше, в брежневские времена, о сталинских, конечно, молчу, - не унималась бабушка, - Вон соседа уволили из фирмы, и даже зарплату не заплатили, и ищи концы, не найдёшь. А у тебя? Что это за зарплаты такие - "чёрная", "белая"?
     - Ладно, мамуль, не будем о грустном, идеального ничего нет.
     
     После ужина Витя закрылся у себя в комнате, Наташа убирала посуду, а Елизавета Андреевна вышла во двор проветриться и села на лавочку.
     Посидела с ней немного Софья Михайловна из соседнего дома, да спохватилась, что сериал сейчас пойдёт, не пропустить бы, и поспешила домой. А Елизавета Андреевна сидела, наслаждалась прохладой вечера и думала, кто к ней приедет в этом году на день рождения комсомола? Катя внука возит на хоккей во дворец спорта, в секции внук занимается, успехи, говорит, делает. Анюта с внучкой в первый класс пошла, дел полно, то в школу отвести-привести, то уроки делать. Родители её на всю неделю оставляют и только в выходные забирают. Бизнесом, говорит, занимаются, времени совсем нет. Помешались теперь на этом бизнесе. А Василий Егорыч инфаркт перенёс, тоже вряд ли появится. Вот и распадается коллектив.
     Ничего, может всё хорошо сложится, и они опять соберутся 25 октября, песни попоют, как водится. Елизавета Андреевна специально плакаты написала с песнями, чтоб всем было видно. Память-то уже сдает, слова забываются, а в песенник смотреть - очки надо искать, а они как назло всегда пропадают в нужную минуту.
     День этот, как память о юности, что поделаешь, мы искренне верили в социализм, искренне пели песни. Но Катя обещала приехать, Клавдия - сестра собиралась… Да вот Семёна Герасимовича приглашу.
     Елизавета Андреевна улыбнулась, посмотрела на ясень, шелестящий своими длинными сережками, что рос неподалеку, Как ни жалуемся на жизнь, а всё ж и в нашем возрасте жить бы ещё да жить, да и старой себя не чувствуешь, если в зеркало, конечно, не смотреть. Внутри-то, в душе всё ещё молодая.

Глава 12

Оглавление

Глава 14