В Витькином дворе тихо только вечером. Не сказать, чтобы очень тихо, но сносно. Не такой слитный гул доносится с главной артерии района - Варшавского шоссе, ещё тише и скромнее ведёт себя Каширка, и вечером здесь можно даже посидеть на лавочке и покурить.
     Эта лавочка, чуть левее от дома, Дине очень нравилась. Слева угловой дом буквой "г", создающий уютный дворик, сзади скверик, а справа какое-то раскидистое дерево с серёжками, Дина всё забывала спросить у кого-нибудь знающего - как называется это дерево.
     Виталий не одобрял её курения, и курила она втайне от родителей, иначе бы ей досталось, особенно от Павла Николаевича. Он её вздрючивает по этому поводу периодически, находя сигареты в сумке. Но Динка их прячет, и уличить её удается родителям не всегда.
     - Правильно вздрючивает, - говорил строгим голосом Виталик, - женщина должна родить здоровых детей, а кого вы нарожаете?
     - Ну вот, ещё ты будешь на меня наезжать... А может я и рожать не собираюсь?
     - Это противоестественно... Да к тому же целовать прокуренную женщину неприятно…
     Дину иногда бесила его правильность, но часто приходилось признавать его правоту.
     - Никто с тобой целоваться и не собирается.
     Она вскочила и шагнула прочь от лавочки. Но Виталик дернул её за руку и усадил обратно. И тоже покурил, теперь от этих сигарет куда денешься, сочтут за ненормального.
     Дина откинулась на спинку скамейки и глянула в небо. Множество городских фонарей, свет, льющийся из окон, мешали увидеть звёздную россыпь. Но, приглядевшись, можно было рассмотреть и звезды, только не такие большие и яркие, как ночью в деревне. Но вон там, на востоке что-то замигало, и это что-то двигалось. Наверное, пролетал спутник. Вот так он помигает, помигает, покинет нас, нашу чёрную ночь, встретит утро где-нибудь над Занзибаром и заблестит на солнце над Тихим океаном.
     - Виталик, вон там спутник полетел, да ведь? Видишь?
     Виталик поднял голову и вначале не увидел ничего, кроме рассеянного городского света. Но постепенно начали проступать мириады звезд: и Млечный Путь, и созвездия, и вся огромность тамошнего мира, о котором днём, глядя на облака, даже не подозреваешь. Лишь ночью мы соединяемся со Вселенной, нам открывается этот бездонный мир, и Космос смотрит на нас, и тогда понимаешь, что не ты главный властелин мира. Всё это было до нас и будет после нас. Здесь внизу - цивилизация, измеряемая веками, там наверху - мирозданье, исчисляемое миллионами лет.
     Витя редко смотрел в небо, в городе среди огней это трудно, но когда приходилось, не переставал изумляться непостижимости и огромности того, что находится вне земли и открывается только ночью, и тогда хотелось стать звёздочкой и блуждать там, среди них.
     Что-то тянуло его туда, в эту глубь, в эту бесконечность... Может быть, я и пришел оттуда?..
     Дина тронула рукой его худую руку, торчащую из рукава рубашки.
     - Мы с тобой будем вместе летать, когда умрем... Мы ведь вместе умрем? Будем звездочками... там…
     Динка только кажется легкомысленной, на самом деле она умеет даже читать его мысли. "Конечно вместе" - подумал Витя и сжал её прохладную руку.
     А вот и движущаяся маленькая звездочка замигала из черной небесной глуби - спутник, замеченный Диной.
     - За сколько времени он пролетит вокруг? - Дина всё сидела, задрав голову, и следила за мигающей движущейся точкой.
     - Чуть больше часа...
     - Шарик наш такой маленький, - после паузы, с сожалением сказала Дина.
     - Какой Шарик? Вы что собаку завели?
     - Вот дебил! Шар земной! - Дина вскинула руки, рисуя в пространстве огромный шар, насколько позволял размах её руки.
     - Ах, земной шар... Кто же мог подумать, что ты так глобально мыслишь, да ещё с такими интонациями...
     - Представляешь, вот когда идешь по дороге, ну на даче, например, километр - это много, три километра, к Даше я хожу в гости на соседние участки, это очень много. А вот шарик наш из космоса, если кто-то за нами наблюдает оттуда - ма-ленький. Маленький и круглый.
     - По экватору сорок тысяч километров... не такой уж маленький, смотря с чем сравнивать.
     - Так все странно... - продолжала Дина, - Земля подо мной, которую я вижу - плоская, а шар земной - круглый.
     - Ну что ж тут странного, ты же не во времена Галилея живешь или Коперника, когда надо было доказывать, что земля круглая. Теперь это космонавтам видно, что она круглая.
     - Да всё понятно! Просто вообразить трудно, когда смотришь вот так на дома, они же не падают. - Дина замолчала. Потом, вспомнив о чем-то, порывисто повернулась к Виталику, и возбужденно заговорила:
     - Если бы я взяла собаку, неужели я назвала бы её Шариком? Это же оскорбление для собаки! - Её даже немного передернуло от презрения и возмущения. - Помнишь, у Булгакова "Собачье сердце"? Кто был Шарик? Дворняга.
     Дина вскочила и потянула Виталика за руку.
     - Пошли, поздно уже.
     Виталик шёл за ней.
     - Бабушка говорит, что Шариков тот успел-таки размножиться, потому что Шариковых теперь полно.
     Повел он её сегодня домой какой-то совсем другой дорогой. Гудящую Варшавку пересекли выше моста на светофоре, и Виталику захотелось пойти не прямо в дома, как обычно, а обойти забор предприятия, которое виднелось справа, и сходить к горке, где зимой катаются горнолыжники, и Витя тоже, оказывается, учился там кататься, но пока не достиг приличных результатов. Он развернул её направо, и пошли они мимо какого-то предприятия. Здесь, в этом районе их полно. Один дом торчал очень высокий - весь из стекла и бетона, рядом стояли низкие корпуса типа заводских. И ни одного человека вокруг, пустынно и безлюдно.
     - "Красная звезда", - торжественно произнес Виталик.
     - Понятно. А где же звёзды?
     - А звёзды сияли в сердце советского человека, иногда на груди. А теперь нигде. Здесь когда-то моя мама трудилась инженером-конструктором, вон на том - пятом этаже. "Средмаш", атомная энергетика...
     Дина не очень поняла первое слово, но второе было понятнее, и переспрашивать она не стала. Всё здесь было ужасно промышленное и безлюдное, и Дине не понравилась эта дорога - скучная и унылая. В высоком доме лишь кое-где светились окна, остальные были темны. Но Виталик сказал, что и этот путь приведет её к дому и вообще, надо хорошо знать свой район, а для этого надо больше топать ножками.
     За углом снова какой-то забор и ещё большая пустынность, тут и прихлопнут ненароком, а за забором давно брошенное недостроенное здание. Огромный остов из металлических балок, а на них нанизаны этажи. Задняя стенка уложена, боковая правая частично, левая чуть меньше, а передняя сторона вся открыта, словно обнажены внутренности для обозрения. И непонятно, что его - это здание сделало таким? То ли бомбежка, как в киносъемках, то ли нерадивые люди бросили его на поругание, и он зиял своими незащищенными этажами, обнажая внутренности: какие-то брошенные блоки, кирпич…
     Раз, два, три - четыре этажа. Никакой жизни вокруг дома не было и ещё недостроенный, он уже умирал. Четыре огромных этажа в этом слабо освещенном пространстве повисли в воздухе, как миражи. То ли плыли, то ли стояли на земле.
     - А если там поселиться?
     Дина прижалась к Виталику, было немного жутковато от этой пустынности и безлюдья.
     - Поселись. Хочешь поселиться в дырявом доме?
     - Как-то он на нас смотрит, словно ищет защиты. И почему люди так его бросили? Строили, строили и вдруг бросили.
     - Социализм кончился...
     Этажи. Как поколения. Я - мама - дедушка - прадедушка... Нанизываются, нанизываются и уходят вглубь веков. И ведь сколько их там, в веках! Что такое двадцать - тридцать лет, если мерить веками? Мгновение... Так сколько нас нанизано?! Жуть! Как небоскребы Манхеттена, только перевёрнутые, каждый род уходит в глубину, вон род Пушкина так разветвился, что уже и на двойном листе дерево не помещается.
     - А сколько этажей у самого высокого здания на Манхеттене в Нью-Йорке, ты знаешь?
     - Зачем тебе это?
     - Да так, что-то подумалось...
     - Самые высокие башни - Всемирный Торговый Центр… Сто, кажется, этажей или сто десять...
     - А ты откуда знаешь?
     - Так ты же выбирала с извилинами, забыла?
     - Помню, помню. Ну да, ты же у нас продвинутый. И чего это они так вверх полезли?
     - Хотят быть выше всех - мы самые, самые...
     Чем-то притягивало Дину это заброшенное, ни в чем неповинное здание, заросшее вокруг чертополохом, а Виталик тянул дальше.
     - Пошли, хватит стоять.
     - Ну, пошли.
     Виталик обхватил Дину за плечи, и они двинулись дальше.
     - Что-то я о своем дедушке ничего не знаю, надо будет его поспрашивать, а уж о прадедушке и следующих коленах вообще ничего. А дед ведь порывался мне что-то про плен рассказать, но мне тогда некогда было ...
     А ты что знаешь?
     - А у меня и деда нет ни одного.
     - Но ведь был же.
     - Был, наверное. Бабушка говорит - он в аварию попал на железной дороге, машинистом был. Я его не видел, - грустно закончил Виталик. - Ему действительно было немного грустно оттого, что в семье у них нет ни одного мужчины.
     
     Пересекли какой-то разбитый двор, весь в ямах и лунках, того и гляди ноги поломаешь и рядом, под стать этому окружению, зачуханный магазин, похожий на деревенский сельмаг. Наконец вышли на улицу. Вдали замаячила светящаяся буква "М".
     - А-а, теперь понятно, это же мое метро!
     - Так я тебе и говорил, что все дороги ведут к твоему дому. Но нам не туда, мы же с тобой хотели сходить на горку. И он снова развернул Дину направо.
     - Что там делать на твоей горке? Да ещё летом. И домой идти не хочется. - Динка лениво потянулась, и вдруг её осенило: - слушай, правайдер, а давай поедем в город, мы же собирались сегодня, - она тормошила Виталика за рубашку, - пошастаем в центре, а?
     Динка - человек непредсказуемый, Виталик это знает. Часы показывали без четверти десять. В десять вечера рвануть в центр - это круто.
     - Поехали, мне что.
     Не пристало мужчине бояться трудностей, и Виталик произнес это как можно небрежнее.
     Через минуту они нырнули в подземный переход к станции "Нагорная".
     Вагоны проскочили мимо почти безлюдные, мест свободных навалом, садись куда хочешь. Нормальные люди в это время в центр уже не едут. Под схемой метро спал парень, далеко закинув голову, так, что рот его был открыт, и он слегка похрапывал. Принял на грудь, видимо, хорошо, пока покатается из конца в конец, глядишь и проспится.
     Вышли на "Серпуховской". Динке вздумалось дальше бродить пешком. Но там ничего интересного они не нашли, только в вестибюле метро дрались трое ребят, а девчонка их разнимала. Виталик слегка дернулся в их сторону, но Дина потянула его дальше, ничего хорошего это мероприятие им не предвещало.
     - Одного уложили на пол, и тебя уложат. Пошли!
     И они выскочили на улицу. Садовое кольцо, как широкая непреодолимая асфальтовая река расстилалось перед ними и гудело. Да, просто так его не перескочишь, это не какая-нибудь заштатная улица, Садовое требует уважения к себе. Придется снова спускаться под землю. Длиннющий переход тянулся, как лабиринт. Жизнь здесь ещё кипела, музыканты играли классику, вокруг стояла толпа, в раскрытый футляр из-под скрипки падали монеты. Они тоже постояли, послушали, ненадолго приобщились к классике, кинули монетку и двинулись дальше по Полянке в сторону центра.
     Темно, но от света фонарей нарядно, а от темноты углов и дворов немного таинственно, что слегка щекотало нервы. В ночном путешествии была своя экзотика, Дина и Виталик поглядывали друг на друга, как два заговорщика, и бодро шагали. По пути купили мятных леденцов и радовали друг друга "свежестью дыхания".
     Но когда подвернулся троллейбус, и они оказались вблизи остановки, то дружно, не сговариваясь, бросились за ним, успели добежать, вскочили в него и благополучно проехали до Кремля.
     Здесь всё было строго и величественно, прогуливался милиционер и не один. Площадь пустынна, лишь прокатывались на скорости автомобили, мимо высокой власти лучше проехать поскорее.
     Пешком протопали по Большой Никитской. Шли, взявшись за руки мимо старого университета, мимо консерватории, поприветствовали Чайковского, махнувшего им ручкой, и проследовали дальше до площади у Никитских ворот.
     Дине нравилось их сегодняшнее приключение. Это так здорово! - вот так взять и сотворить что-нибудь неожиданное, это гораздо интереснее, чем делать всё по плану, как заведённые винтики.
     - Вдвоем можно столько пройти! Даже, наверное, всю Москву обойти, - говорила Дина Виталику, - если бы она не была такой огромной. Ну, весь Центр - старую Москву, правда?
     - И сколько будем бродить?
     - Пока ноги не отвалятся.
     - А метро?
     - Ещё успеем, нырнем на Арбатской.
     
     Людмила вглядывалась в кухонное окно, выходившее во двор. Лавочки были пусты, голосов также не было слышно. Ну, где эта дрянная девчонка?! Уже десять вечера, а её всё нет. К ужину не пришла, завтра ей надо быть в институте. И Павла нет. Нет, всё же надо и ему заняться дочерью и пропесочить её как следует. Разве можно болтаться по ночам в наше время, сколько ужасных случаев, сколько убийств!
     Позвонила домой к Виталику. Там сказали, что ушли они около девяти часов, и где можно быть до сих пор? Как же тягостно - ждать, ничего не зная - где они и что с ними. Господи, вот участь родителей, только когда побудешь в этой шкуре, поймешь, что это такое и сколько нервов, сколько эмоций это стоит.
     В это время раздался звонок в дверь. Может быть, Дина забыла ключи?
     Люда пошла открывать. Но нет, это была не Дина. Это - Анечка, однокурсница Дины.
      - А Дины нет.
     - А где она?
     - Не знаю. Были у Виталика, потом ушли и исчезли.
     - Как жаль. Она мне так нужна…
     - Ну, подожди, может быть, скоро появится.
     Анечку она не видела давно. Она повзрослела, была как всегда изящна и кокетлива. Людмила не переставала удивляться этой девочке - женщине до мозга костей. Всё в ней было продумано, и одежда, и причёска. Если Дина могла шастать в джинсах и какой-нибудь затрапезной кофте, то на Ане было черное блестящее платье на бретельках. Вечера становились прохладными, но это платьице её очень украшало, и никакая прохлада не могла этому воспрепятствовать. Прямые волосы до плеч выкрашены в черный цвет, что тоже ей к лицу и придает особую яркость. Всё красиво, во всём женщина. Помада с серым блеском, тени, ресницы - всё подкрашено, но не вульгарно. На ногах белые босоножки без задников на каблучках, никаких, разумеется, кроссовок - всё со вкусом, всё ей идет. Не сказать, что красавица, но очень мила.
     Людмила немного поговорила с гостьей, но Дины всё не было. Между делом смотрела на Аню, и мозг психолога работал и оценивал.
     Говорила Аня достаточно быстро, но хорошо строила фразы, удачно подбирала слова. И даже в разговоре с Людмилой Семеновной старалась произвести впечатление. Глубины мысли не видно, но трескочит легко и не примитивно. Умеет играть, но не переигрывает. Хотя со мной могла бы так не стараться. Но… иначе потеряет форму. Девочка любит нравиться, это чувствуется и во взгляде, и в манере говорить, и в позах - во всём. Всё непросто, везде подаёт себя.
     "Да, такая закрутит мозги кому хочешь, любому мужчине, да и сама питает к ним слабость…", - думала Людмила, а вслух произносила нечто совсем другое, поддерживая пустяшный разговор.
     - Ну ладно, Людмила Семеновна, наверное, мне сегодня её не дождаться. Может быть, они у Виталика сидят?
     - Да я звонила, и там их нет. - Людмила посмотрела на часы. Десять тридцать. - Я беспокоюсь, не случилось ли чего?
     - Да ну что вы, детское время. Она что, у вас позже не гуляет?
     - Гуляет, но не часто… Не замёрзнешь в такой легкой одежде?
     - Меня машина ждёт во дворе, - произнесла она с милой улыбкой.
     
     А Дина с Виталиком в это время свернули к Арбату. Прошли Никитский бульвар, ничем их не порадовавший, безлюдный и пустынный, явно отходящий ко сну. Попадались лишь редкие, озабоченные взрослые люди, спешащие домой, да несколько граждан стояли на троллейбусной остановке. Здесь не то, что на Тверском возле Пушкинской, там тусовок всегда навалом. Кивнули мысленно церкви, где венчались Пушкин и юная Натали, а больше ничего интересного им не встретилось. Но на Арбате совсем другое дело.
     На Арбатской площади всё ещё людно. Торговые ряды у "Пентагона" функционировали, магазин в переходе тоже. Жизнь здесь затихала очень поздно, а где-то не затихала и до утра. Книжники сворачивали свои самодельные лотки, складывали книги в сумки. Народ двигался как в сторону Арбата, так и в обратную, к Кремлю.
     Нет, всё-таки в центре Москвы особая атмосфера, в своём районе чувствуешь себя в провинции, а здесь какой-то особенный дух, столичный.
     Виталик обнимал Дину за плечи, но было свежо, она ежилась и прижималась к нему, тоже обнимая его одной рукой. Сначала долго спорили: куда идти? То ли в метро и домой, то ли на старый Арбат. Дина говорила, что давно не была на старом Арбате.
     - Пройдемся до Смоленской площади и там ещё успеем нырнуть в метро.
     - Приключений захотелось? Там в такое позднее время ходить небезопасно.
     Потом Динке захотелось пить, зашли в магазинчик. Пошарили по карманам, нашли пару бумажек и монет. Но вместо безобидной водички Виталик купил "Джин-тоник", чтобы теплее было.
     - Не дай себе засохнуть, - произнёс Виталик и протянул банку Дине.
     Фонари старого Арбата вышагивали далеко к Смоленской площади, освещая улицу и людей: просто толпящихся зевак, музыкантов и художников, певцов и продавцов, а также предсказателей и гадалок, и просто бродяг. Пешеходный Арбат, превратившийся в большой и длинный балаган. И звезд на небе здесь совсем не видно.
     На Динку после "Джин-тоника" напало веселье, она много смеялась и тянула Виталика всё дальше и дальше. Арбат был ещё полон жизни, там и сям толпились тусовки, продавцы сувениров всё еще надеялись сбыть свой товар: фуражки с кокардами, матрёшек во всяких видах, в том числе и в облике немногочисленных отечественных президентов.
     Чуть подальше прямо на брусчатке танцевала босая девушка. Дина остановилась и стала смотреть.
     - Наверное, воображает себя Эсмеральдой, - бросила она реплику, отходя от неё и направляясь дальше.
     А дальше задорно пели двое ребят в окружении толпы зевак.
     Вот только художникам приходилось сворачиваться, в потёмках много не нарисуешь, да и лица портретируемых при свете фонарей искажаются, и девушки оказываются не такими красотками, как хотелось бы. А потому желающих позировать почти нет.
     Дина и Виталик глазели по сторонам и двигались дальше. До чего ж колоритная улица! Правда, бабушка говорила Вите, что когда это была нормальная проезжая улица, а не пешеходная зона, там было гораздо приятнее, а теперь сброд какой-то поселился, и ноги её не будет на этом Арбате. А Витя и не помнит, какой она раньше была, эта улица. Он её знает только такой - лес фонарей и толпы народа.
     На "Стене мира" плиток свободных давно не осталось, и новые надписи и рисунки лепились поверх старых. Здесь красовались сердца и ладони, идиллические целующиеся голубки, а также изображения любимых собак и плотная вязь надписей и имен. Кто её придумал, никто не знает, говорят, она возникла очень давно.
     - Мы с Лёшкой тоже оставляли здесь свои автографы.
     - Почему её называют "Стеной мира"?
     - Не знаю. Но даже "скины" и "рэпы", которые друг друга на дух не принимают, разборок здесь не устраивают…
     Динка чувствовала себя беззаботно, а Виталику стало как-то неуютно, много странных типов толпилось здесь. Притихшими и робкими казались дома, жмущиеся по обеим сторонам улицы, в недоумении взирающие на то, что сделали с нею. Влево уходил переулок Цоя, там все стены исписаны посвящениями ему и портретами. С края кучковалось несколько неформалов, мимо которых им предстояло пройти. Они стояли возле своих инструментов и косо поглядывали на публику. Кажется, и Виталик с Диной попали в их поле зрения...
     
     Анечка ушла, мило улыбнувшись на прощание.
     Ну, семейка, дочери нет и мужа всё нет. Да, что-то одно может быть: или муж в доме или деньги. Как-то уж слишком рьяно кинулся Павел зарабатывать деньги. Не пристало врачу быть богатым. Даже не помню - где он сегодня, то ли дежурит в больнице, то ли к алкоголикам поехал. Это у него главная статья дохода - выводить из запоя. А то, что надо в семье побыть - это его не беспокоит. Забыла, когда он со мной куда-либо ходил.
     Решив, что Павла всё равно не дождаться, а Дина понятно, с Виталиком гуляет, придет - куда денется, Люда пошла укладываться. Заглянула в комнату отца - спит. Отец занимал их бывшую супружескую спальню и спал вначале один на двух кроватях. Но потом надоело ему валяться на этом бывшем сексодроме, и он попросил одну кровать придвинуть к стенке, чтобы он не болтался посреди комнаты, а спал себе тихо, как привык, у стенки с ковром. А вторую кровать приставили к другой стенке. Люда с мужем перебрались в гостиную и спали на диване. Иногда, поссорившись с мужем, и Люда пристраивалась в комнате отца на свободной кровати. И сейчас тоже постояла в дверях в раздумье - не лечь ли ей на кровати, иначе Павел разбудит её и выбьет из сна своим поздним приходом. Супружеская жизнь их уже в такой стадии, что это и его не особенно огорчит. Всё чаще разбегаются они по разным краям дивана, благо, что диван широко раскладывается. Тридцать лет назад помещались на узеньком диванчике, прижавшись друг к другу, и было не тесно. Подумав, прошла к кровати и стала тихонечко раздеваться, боясь разбудить отца, но он сладко захрапел в эту минуту.
     Но заснуть не удавалось. Виталик, конечно, парень хороший, и если Дина с ним, можно не волноваться, но всё же слишком поздно, и куда же они подевались?
     В двенадцать появился Павел, заглянул в комнату. Ждала, что за ним мелькнут и Динины кудряшки, но никто больше не появлялся. Снова попыталась заснуть, но сколько ни поворачивалась с боку на бок, сон не приходил. Напряжённо вслушивалась в звуки, лежала, натянутая как струна. Где-то загуляли. Но ведь вдвоём, значит, ничего не случится - успокаивала Люда сама себя. Сколько раз она говорила мамам на приёме: думайте о себе, нельзя всё время сосредотачиваться на детях… Слова правильные, а в жизни так не получается. Повернулась на бок, приняла любимую позу эмбриона. Но и это не помогло. И как она ни внушала себе: спи, спи! - мозг не слушался и не отключался. Мозг нёс дежурство, напряженно вслушиваясь в каждый шорох, в каждый подозрительный звук. Дочери не было в доме, и как тут заснуть?
     Иногда чудился шорох в дверях, но ничего за этим не следовало, снова всё смолкало, а дочери всё не было. Отлежав все бока, но так и не заснув, она, наконец, встала и прошла на кухню. Часы показывали три пятнадцать. Выпила валокардин, прошла в комнату Дины со спасительной мыслью: вдруг заснула и не слышала, как Дина проскользнула к себе? Но комната зловеще зияла пустотой, и казалось, что Дины не существует больше на этом свете…
     Люда вздохнула. Спокойно! Мало ли что бывает, зашли к кому-нибудь, остались ночевать, или сидят в ночном баре… Но откуда у них столько денег? Может, Виталик заработал?
     Раньше в таких напряжённых случаях ей удавалось уснуть часам к трём. А в последнее время она почему-то вообще перестала засыпать, мозг отказывался отключаться. Он словно сторож - всё ждал и ждал, и нервы - натянуты как струны. Но в какие-то моменты всё же были легкие провалы, оказывалось, что что-то снилось.
     Шорох раздался около четырёх часов. За это время Люда уже обмирала от страха, что дочери, возможно, нет в живых, потом ругала её всякими нехорошими словами за то, что она гуляет до утра где попало и не думает о матери, и пусть только появится, ох и задаст она ей взбучку!
     Шорох, наконец, оказался настоящим, не причудилось, и вскоре щелкнула дверь. Люда встала и прошла в прихожую. Дина испуганно смотрела на неё. Вся мамина злость куда-то улетучилась. От радости, что дочь жива и невредима, внутри всё размякло, струны натянутых нервов ослабли, словно повисли, и Людмила без сил прислонилась к косяку.
     - И тебе не стыдно вот так заставлять мать трястись всю ночь?
     - Мамочка, прости! Мы шли пешком с Арбата…
     - Чокнутые! Это что эксперимент?
     - Нет, просто у нас не было денег…
     - Ну ладно, днём будем разбираться.
     Людмила вернулась к себе в комнату, пытаясь добрать хоть несколько часов сна. Ну, детки! Они даже не представляют, как мучаются родители, когда их нет, как тягостно ожидание и неопределённость. Да ведь и она в её возрасте об этом даже не подозревала.
     Но, ничего, они ещё свое получат.
     
     Дина быстро прошмыгнула в свою постель, нагулялась она теперь надолго. А всё из-за этих... фанатов Цоя...
     ... Парень в балахоне с портретом Цоя на груди отделился и пошел в их сторону. Виталик понял, что сейчас что-то начнется.
     - Слышь, ты, добавь на ганжу, не хватает...
     - Денег нет, - пожал плечами Виталик, - я бы с удовольствием...
     Те двое, которые стояли только что с балахонистым, тоже подошли к ним. Видимо, ответ Виталика им не понравился. День у них сегодня выдался неудачный, к вечеру стал накрапывать дождь, целый день играли, а денег насобирали мало. Прижало конкретно.
     Второй неформал с длинными патлами зашел к Виталику с другого боку, а третий с пучком волос на голове, собранным как у женщины на макушке, стал оглядывать Дину со всех сторон, словно она продавалась на аукционе.
     - На любителя, конечно, но ничего... сгодится... Ну что, ципуля, пойдешь с нами?
     Виталик дернулся, Динка крепче уцепилась за его руку.
     - А ты не дергайся. Слышь, если не дашь денег в течении пяти минут, - снова подступил к нему первый, с "Цоем", - твоей девушке сейчас будет плохо.
     Он обходил их, разглядывая с разных сторон, а третий уже дернул Динку за руку.
     - Не тронь меня! - закричала Динка. - Виталик, отдай, отдай им все деньги!
     - Слышь, ты, пасть заткни, с тобой разговор будет потом, в другом месте, а мы сейчас с ним разберёмся.
     Виталик не знал, что ему делать. Как учил его Лёшка, не доводи дело до того, чтобы переключились на девчонку, пытайся предупредить ситуацию, отвести, заговорить. Да, легко сказать, не доводи, ведь он надеялся, что они проскочат благополучно, что это не к ним направляется этот балахонистый. Нельзя сказать, что он стоял вот так в окружении и спокойно рассуждал, это всё в мозгу проскочило очень быстро, и он понимал, что придется уступить, ребятам явно не хватает на травку, и они так просто их не выпустят, положат на асфальт, попинают, и что будет с Динкой - трудно вообразить. Никто не заступится.
     - Вообще, ты попал, Вася, - это обращались к нему. - Ты вааще можешь отсюда не уйти...
     Виталик зло дёрнулся и вывернул карманы.
     - На! На! Смотри! Большая нажива. Вот десятка, вот еще три рубля, бери! На, всё бери!
     Он так заорал, что даже сам удивился, откуда у него взялся этот ужасный голос и этот ор. Неформалы опешили, балахонистый застыл с открытым ртом, глядя на Виталика как на дебила, и это переломило ситуацию. Рубли звякнули на асфальт, Динка погналась за полтинником, который прокатился возле её ног.
     - На, вот тебе и полтинник, берите всё!
     Музыканты не смутились, они забрали всё и вскоре растворились в арбатских переулках.
     Динка с Виталиком стояли рядом, взглядом провожая тех, от кого не чаяли уйти без проблем. Никому до них не было дела. Вначале они были в шоке. Денег на обратную дорогу тоже не было. Динка уткнулась в плечо Виталика и заплакала. Виталик крепко прижал её к себе.
     - Ну, не бойся, не бойся, всё уже позади.
     Вначале её трясло, потом она начала затихать. Виталик отнял от своего плеча её лицо и стал вытирать слезы.
     - Гулять захотелось? Приключений захотелось? Вот и нашли… на свою голову.
     До дома пришлось идти пешком... То есть, почти пешком. От "Тульской" до "Нагатинской" их подвез грузовик. Ноги отваливались, как они и хотели...
     
     

Глава 3

Оглавление

Глава 5