Ещё царствовало сонное утро. На востоке расплескалась заря, растянулась в полнеба, заглянула в окна. Людмила проснулась от каких-то шорохов. Оказывается, отец уже встал и прошаркал в прихожую, где мелькнула его нательная белая рубаха. Старости не спится. А ей всегда хотелось чуть-чуть полежать, прежде чем встать и окунуться в наступивший день, особенно если снился хороший сон, побыть ещё в нём.
     Спустила ноги на ковер, нашарила ногами тапочки и потянулась за халатом. Дальше всё до автоматизма, одна дверь - в туалет, другая - в ванную и третья - на кухню. Вскоре и Павел в трусах прошел в туалет и даже сказал ей: "Доброе утро". Люда сварила кофе. По квартире поплыл божественный запах. Павел проследовал в ванну, задержался у двери в кухню и потянул носом, наслаждаясь ароматом. Для Павла кофе утром - обязательный ритуал, говорит: "Ломка начинается, если кофе не выпью", и её приучил начинать утро с чашки кофе, а поесть, как получится. Вспомнила, что пора будить Дину, и пошла расталкивать дочь. Дочь вкусно спала, укрывшись до носа одеялом, с детства любила укутываться, как и сама Людмила.
     - Ди-на, - позвала Люда негромко. Дина потянулась и распрямила своё тело, но глаза не открыла. - Дина, вставай, пора.
     - Сейчас... встану...
     Глаза, наконец, открылись. Ну всё, значит, проснулась.
     И Люда вернулась к оставленной чашке кофе, соображая, что отцу приготовить на завтрак. Вчера он всё по списку купил, да вот только забыла масло растительное записать.
     Отец в это время снова показался в зоне видимости.
     - О, пап, ты сегодня ещё в магазин сходи, про масло растительное я забыла, надо купить.
     - Нет, сегодня не могу, я занят. Завтра куплю, - твёрдо произнёс отец.
     Люда подняла брови - чем же он занят? И произнесла это вслух:
     - Чем же ты занят?
     - Мы с Елизаветой Андреевной, бабушкой Виталика едем на ВДНХ.
     - А-а, - произнесла Людмила со значением, - познакомились, наконец. Давно бы так.
     Людмила даже почувствовала некоторое облегчение. Всё же одиночество отца и его настроения её тяготили. Она словно чувствовала и свою вину. Может, и с собакой пока повременить?
     На кухне появился Павел.
     - Ты меня сегодня подбросишь?
     Павел помешивал ложечкой кофе, взглядом уставившись в стол.
     - Подброшу.
     - Что так хмуро?
     - Да не выспался я.
     Павел высадил её у забора, за которым находился Центр реабилитации подростков. В машине он ей сообщил, что сегодня придёт поздно, так как будет у сотрудницы на дне рождения.
     Людмила пыталась возражать:
     - Почему без меня?
     - Там все без жён и без мужей, только сотрудники. Так уж повелось…
     - Вы же не на работе, а идёте в гости - домой, а в гости ходят с жёнами…
     Павел фыркнул:
     - У нас традиция.
     И уехал. Вот такое внимание. Устраивается самостоятельно, а ты как хочешь.
     "Удобная традиция", - думала Людмила, взбегая по ступенькам. - Ну ничего, мы тоже устроим пирушку, скоро у Ирины юбилей - сорок лет. Обещала это дело отметить".
     С Павлом по-прежнему неладно. Их супружество себя исчерпало. То ли возраст тому виной, то ли что-то ещё? И всё же обидно, что она для него теперь словно мебель - как шкаф или сервант, только говорящий.
     
     Семён Герасимович как галантный кавалер поддерживал свою спутницу под локоток, пропуская её впереди себя и подсаживая в троллейбус. Елизавета Андреевна предлагала встретиться в метро на "Нагатинской", но Семён Герасимович решительно сказал, что зайдёт за ней в двенадцать часов, и вместе они поедут на троллейбусе до метро. Так он и сделал.
     Народищу в метро, конечно, много, но всё же не так, как в часы пик, и проехали благополучно. Но из метро на ВДНХ выходили в толпе.
     И куда эта масса валит? А ларьков-то, ларьков! За ними ничего и не видно.
     Всё теперь по-другому. Старички держались друг за друга, чтобы поток не снёс их, идут-то всё молодые, энергичные. А за витринами - товару всякого! Неужели всё это продать можно?
     Уж когда ларьки эти прошли, легче стало, и народу поменьше. Только у главного входа кто-то надрывается:
     - Футболки - хлопок! Три штуки на сто рублей - подходим, выбираем!
     А дальше листочки всякие суют, все что-то предлагают, хочешь - видеокамеру, хочешь - телевизор, что душа желает. Ох, и жизнь пошла.
     Наконец выбрались на простор, где цветники и газоны, по бокам фонтанчики всплескиваются, и воздуху побольше. Остановились, осмотрелись. Здесь мало что изменилось. На центральном павильоне всё тот же герб Советского Союза, и памятник Ленину на месте, шпиль по-прежнему увенчивает звезда - забытая советская символика, а под ней в самом павильоне бойко идёт уже не советская торговля.
     - Ну что, Елизавета Андреевна, куда теперь пойдём?
     - Давайте до лавочки сначала дойдём, отдышимся, осмотримся…
     - Давайте.
     У деда Семёна и правда одышка появилась, отдохнуть не помешает.
     Присели, осмотрелись.
     - Вот только и было тогда это ВСХВ, за городом… - оглядываясь по сторонам, говорил Семён Герасимович. - Деревеньки кое-какие и пустыри…
     - Да. Вот там село Алексеевское было, а с той стороны Ростокино… Но я как-то привыкла к этому новому облику, то старое стирается из памяти.
     - А у меня наоборот, то всё в молодой памяти осталось, а новое я мало видал, не жил тут потому что.
     Семён Герасимович как-то быстро отдышался и встал.
     - Ну, может, дальше пойдём, как вы?
     - Идёмте.
     И они двинулись дальше.
     Нелегко пройти эти гектары немереные. Территорию забабахали под выставку с размахом, чтоб всех поразить!
     - Вон там домов-то не было, там лагерь за забором был с заключёнными, бараки для них построили… тут и жили, - Семён Герасимович махал рукой в сторону Останкино. - Среди них специалистов много было, с образованием… - Елизавета Андреевна кивала. - А с этой стороны пустырь был…
     - Там теперь ВГИК, студия Горького, это же всё потом строили.
     - А я электриком здесь работал. На открытие сам Сталин должен был приехать, вот потому переполох и был с этой "Механизацией". Пришли утром на работу, а павильона нет. Весь разобрали, и давай скорее перестраивать.
     - А я дня за два до открытия возился где-то на чердаке в павильоне с электрикой, потом спускаюсь в зал оттуда, смотрю - люди какие-то в белых кителях, все важные такие, и никак Калинин по ступенькам поднимается. НКВДэшники сразу ко мне: "Кто? Откуда взялся?!" Оказывается, павильон оцепили, охрана, и тут вдруг я вываливаюсь…
     Елизавета Андреевна смеялась, немного закидывая голову и весело поглядывая на своего спутника, дед Семён ещё больше раззадорился:
     - Электрик я, говорю, вот у меня и инструмент в руках, а сам думаю: ну всё, сейчас в воронок загремлю. Но ничего, обошлось… Молодой был, всего-то девятнадцать лет, а вам, значит, десять…
     Семён Герасимович слегка улыбался, виделось ему что-то своё, молодой и резвый вставал он перед внутренним взором. Так они дошли до фонтана "Дружба народов". Дружба уж вся рассыпалась, а фонтан остался - привычный, знакомый.
     - Уж больно помпезный и сильно блестит, - слегка поморщилась Елизавета Андреевна, - "Каменный цветок" мне больше нравится.
     Пошли дальше. Заходили в павильоны, где полно всякого товара, нет уж никаких выставок.
     - А зачем выставки? - говорила Елизавета Андреевна. - Выставки - это когда только смотреть можно, а ничего не продаётся, А теперь всё, что выставлено - продаётся.
     - Да больно уж захламили всё. И куда столько товара, разве столько нужно человеку?
     Семён Герасимович всё крутил головой, вспоминал - где что было в том памятном 39-м, а сам всё рассказывал. Опять вспомнил про памятник Сталину.
     - Сначала ставили постамент высоченный, а затем по частям фигуру собирали. Заключенные работали…
     Семёну Герасимовичу приятно было, что Елизавета Андреевна всё время слушала его с интересом и ни разу не пожаловалась, что устала, да и сам он себе удивлялся, и давление как будто в порядке. Так они то шли - разговаривали, то присаживались на лавочку.
     - И доверил же вождь фигуру свою заключенным сооружать! А каково было заключенным? - с усмешкой сказала Елизавета Андреевна.
     - Да ведь и несчастье там случилось, рухнули леса прямо с народом. Покалечило многих, а кого и насмерть зашибло, - продолжал рассказывать дед Семён. - А чего, ещё столько же пригонят, если понадобятся.
     - Да. Тогда казалось, что так и надо, пока своих кого-нибудь не забирали…
     Они немного помолчали, бывшая комсомолка Лиза подумала - ведь и сами прославляли "отца народов", как пелена на глазах была, даже когда отца посадили…
     - А у вас, Семён Герасимович, как после плена жизнь пошла?
     Не любил Семён Герасимович этого вопроса. Такое хорошее настроение было, и надо же было ей задать этот вопрос. Вспомнился пересыльный пункт возле Майсена, куда их в мае 45-го везли и везли, пленные уже не помещались, да ещё угнанных на работу в Германию туда же свозили. А они семеро ещё со своими ящиками… Помогли они, конечно. Допрашивали каждого отдельно, сверяли показания. В действующую оккупационную армию даже зачислили, ещё полгода в Германии послужил. Но и тут органы не забывали, часто вызывали в особый отдел, и всё больше ночью…
     И начиналось: "Что же ты, сволочь, говоришь, в плену работал, у тебя ж руки холёные. Говори, где у немцев служил?"
     После расформирования части военный билет всё равно не дали, только справку, и билетов на поезд по этим справкам не продавали. Хорошо, посоветовал умный человек тут же сматываться. Шли втроём пешком до следующей станции, и там билетов не продали, тогда до следующей, и всё же уехали. Потом в Москве, как к родне явился и на работу хотел устроиться, глаза на него пялили, как он здесь оказался. Вот тогда и надоумили - на Сахалин уехать.
     - Да кое-как выкрутился, - Семён Герасимович вспомнил, что надо всё-таки отвечать на вопрос, - потому на Сахалин и уехал. Тем и спасся, наверное.
     - А, вот как… - понимающе покивала головой его собеседница.
     Дед Семён остановился и осматривал пространство, примеряясь.
     - Да где же он был, памятник Сталину? - воскликнул он, переведя разговор на другую тему.
     - Вот там и был, где ракета торчит, - пришла на помощь Елизавета Андреевна.
     - Похоже. Многое изменилось, конечно, не сразу и признаешь. Тогда просторнее было. Сейчас деревья разрослись, да вон там забор какой-то поставили… - Семён Герасимович ещё раз огляделся. - Да, верно. Вот там, в центре стояла огромная статуя, высотой метров тридцать. Вечером прожекторами с крыш павильонов освещалась.
     Снова нашли скамейку и присели. Семён Герасимович всё извлекал из памяти всевозможные воспоминания, картинки прошлого так и вставали перед глазами:
     - А уж когда открылась выставка первого августа, то стала не работа, а праздник. Тут тебе и делегации всякие, и концерты. Сам Утесов со своим джазом приезжал, - со значением произнёс он. - Вон там эстрада была. Билетов не достать, а посмотреть-то хочется. Вот мы с напарником и придумали: кинули на плечо моток проводов, в руки инструмент и на эстраду. Контролер спрашивает: "Ваши билетики?" "Какие билетики? Нас вызвали, не видите разве… с проводами что-то… ремонтировать надо." Вот так и пробрались…
     Найдя, наконец, внимательную слушательницу, он мог рассказывать и рассказывать - прорвало.
     - И мы любили сюда приходить - погулять. Наташу маленькую на аттракционы привозили. Ходили сюда, как на праздник.
     Часа два бродили они по выставке. Когда ещё раз присели на лавочку, решили, что на сегодня хватит - устали. Дед Семён сходил в палатку, купил два "хот-дога" и два спрайта - кутить, так кутить!
     Сидевшие напротив трое молодых людей - двое ребят и девушка тянули пиво из двух коричневых "полторашек" и поглядывали на бодрых старичков, жующих "хот-доги".
     - В следующий раз, Елизавета Андреевна, мы с вами в Даниловский монастырь съездим, я там тоже много чего вам расскажу, - Семён Герасимович пожал руку соседки у локтя, чуть наклонившись к ней. У него было такое ощущение, что знакомы они с ней давным давно. Ему уже хотелось называть её просто Лизой, но пока ещё он не смел.
     - А потом мы с вами на Патриаршие пруды сходим, я вам покажу, где я на коньках каталась, - также чуть качнувшись в сторону соседа, сказала Елизавета Андреевна.
     - О, ну тогда и помирать некогда!
     Домой вернулись, не чуя ног. Семён Герасимович всё рвался проводить спутницу до дома, но Елизавета Андреевна настояла, чтоб ехал он до своей "Нагорной", в метро усталость явно обозначилась на его лице, да и ей хотелось уже побыть одной, хватит разговоров и впечатлений.

Глава 6

Оглавление

Глава 8