Мама все ещё не приезжала, и встречи продолжались. Стоял ноябрь - самый тоскливый и мрачный месяц в году. И состояние было соответствующее, лишь иногда озаряемое косыми лучами солнца и судьбы. Серёжа и Таня то бросались друг к другу, то снова говорили о том, что должны расстаться. Они словно терзали себя. На какое-то время обо всём забывали, отношения налаживались, и казалось, что всё хорошо или почти хорошо. Потому что теперь он не каждый день бывал у неё...
     "Ну что ж, - думала Таня. - Я предоставляю ему свободу. Не хочет и пусть. Пусть идет к той, другой". Она была слишком горда, чтобы перетягивать его на свою сторону, слишком горда, чтобы показать, как она страдает. Мучительными были вечера, когда она одна, без него сидела дома и думала: "Где он?"
     В субботу вечером Сергей обещал прийти, и Таня ждала его, глядя на унылый пейзаж за окном. Недавно выпавший снежок растаял, во дворе было грязно.
     Он пришел продрогший, долго простоял на остановке, и Таня предложила поужинать в комнате и выпить вина. Они накрыли журнальный столик. Таня прошла в комнату и стала зажигать свечи: одну, другую, третью...
     - В такую погоду хорошо только дома, правда?
     - Правда, - согласился он.
     Таня включила проигрыватель и поставила Вивальди.
     - Концерт соль минор для скрипки с оркестром, вас устроит?
     - Устроит, - улыбнувшись, ответил Серёжа. - Минор нам как раз подойдет.
     Было хорошо, почти как прежде...
     - Что мы будем пить? - спросил он.
     - Подожди, я сейчас.
     Таня прошла на кухню и приготовила два стакана для коктейля. Окунула в сахарный песок, и на них образовались красивые ободочки.
     - У меня есть ликер "Вана Таллин", сделаем коктейли, хорошо?
     - Хорошо.
     Сережа сидел в кресле и следил за неторопливыми Таниными передвижениями. В тепле он разомлел, было так хорошо, что не хотелось даже вставать, чтобы помочь, и он продолжал наблюдать за ней.
     Таня протянула ему бутылку сухого вина.
     - Открой, пожалуйста.
     И всё же пришлось заняться делом.
     - Пожалуй, это самое приятное в такую погоду, сидеть дома и пить коктейль, - он с любовью и благодарностью смотрел на Таню. - Приятная музыка, красивая женщина, свечи... Ах, Танюша, как хорошо с тобой.
     И Таня тоже подумала, что хорошо, и никакой Лены не существует, это какой-то бред. Есть только они двое. Но всё же с какой грустью он произнес последнюю фразу.
     Таня порой не понимала его. Она совсем запуталась в этом сплетении чувств, обязательств, обид. Как его слова иногда расходятся с его поведением. Или оно такое и есть, человеческое существо, сотканное из противоречий? Да разве она сама не такая? Она ведь тоже то решает порвать, то снова с ним, то злится на него порой, то снова любит...
     Он по-прежнему был для неё тем человеком, которого она ждала. Он был чутким, чего не было у многих, он мог быть душевным человеком, если хотел, он умел любить, что тоже дано не каждому, и был не глуп.
     Когда она вернулась в комнату с тарелкой закуски, Сергей разглядывал альбом Боттичелли.
     - А, Боттичелли. Я его летом купила, нравится?
     - Пока не знаю, я с ним мало знаком, проговорил он, перелистывая очередную страницу. - Вот разве что "Рождение Венеры" попадалось.
     - Её теперь часто используют - девушку в массе русалочьих волос. И заметь - это лицо попадается часто - это его любимая модель Симонетта Веспуччи, возлюбленная Джулиано Медичи. Но я подозреваю, что Боттичелли и сам был в неё влюблен.
     Таня стояла рядом, затем слегка присела на подлокотник кресла и рассматривала альбом вместе с Серёжей, слегка теребя его волосы на затылке.
     - Но у этой девушки трагическая судьба - она умерла от чахотки в двадцать три года. Молодая, красивая, образованная девушка, которой восхищалась вся Флоренция. Вот такая грустная история.
     Таня села в кресло напротив и посмотрела на Сергея. Ей и самой стало грустно.
     И всё же что-то не клеилось сегодня, Таня ощущала, что трещина всё росла. Они были словно на разбегающихся льдинах, разносимых ветром в разные стороны. В какой-то момент она даже не смотрела на Сергея, ей казалось, что он думает о чём-то своем, что он сейчас не с ней.
     Одна свеча догорела и угасла, за ней другая, и только одна еще трепетала. У Тани защемило сердце, ей показалось, что никогда уже не будут они сидеть вот так, как сейчас. Но вот он снова улыбнулся ей, и тут же она улыбнулась ему в ответ. Он положил книгу на стол.
     - Буду приобщаться к живописи с твоей помощью. У тебя много альбомов.
     - Да, много, - отрешённо сказала Таня. - Что же мы будем делать завтра? Сходим в театр? Давай пойдем к Ленкому или к Таганке, может быть удастся с рук билеты купить?
     - Нет, Танюша, торчать на улице и спрашивать, как попугай: "Нет ли лишнего билетика?" - это не для меня. Давай просто погуляем по Москве или сходим в кино.
     - Ну хорошо, не хочется в выходные дома сидеть.
     Так они и сделали. Посмотрели в "России" какой-то дрянной фильм и пошли прогуляться по улице Горького в сторону Кремля. Сгущались тучи и дул сильный ветер с реки прямо им в лицо. Тогда они свернули в сторону и пошли к Столешникову переулку.
     - Нет, - сказал Сергей, гулять в такую погоду не очень приятно. Давай лучше посидим где-нибудь и хорошо поужинаем.
     - Здесь недалеко подвальчик есть "У дяди Гиляя", - предложила Таня.
     Сергей задумался.
     - Нет, ты знаешь, идём лучше в ресторан "Узбекистан", там была неплохая кухня.
     В ресторан они пришли уже основательно замерзшими. Настроение у Сергея было сегодня мрачноватое, не такое, как вчера. Оно у него теперь часто менялось. То ему не понравилось сациви, которое им подали, то ему показалось, что Таня долго смотрела на мужчину за соседним столиком и не смотрела на него. Он явно был не в духе сегодня и действовал на нервы. Ему словно хотелось досадить Тане за что-то. А Таня, в свою очередь думала, что в обыденной жизни с ним не просто, он действительно скорее любовник, а не муж. И вначале она только усмехалась мысленно, как над капризным ребенком, но вскоре тоже рассердилась. Но, увидев рассерженной её, он тут же начал заглаживать ссору. Он не мог жить в ссоре, слишком дискомфортно и напряженно он себя чувствовал. Да и Таня чувствовала себя также, и уже по дороге они помирились и улыбались. Серёжа проводил её до дома и ушел. Он сказал, что обещал дочери погулять с ней.
     - Да, конечно. Это хорошо, что ты не забываешь дочь.
     Они мало говорили о его бывшей жене, дочери, кроме тех первых его объяснений, Таня не любила копаться в чужой жизни и если он сам не говорил об этом, она не настаивала. Он продолжал жить в одной квартире с бывшей женой, но Таня интуитивно чувствовала, что с этой стороны всё спокойно, и он сказал ей как-то, что ничего меж ними уже быть не может.
     Когда всё у них было хорошо, и она не встречала Сергея с Леной, Таня успокаивалась, и начинало казаться, что проблемы надуманные. Они снова вместе и как же может быть иначе? Она не задавала ему прямых вопросов, это был бы допрос, ей хватало других косвенных доказательств, хотя они иногда и вводили в заблуждение.
     Но вот однажды вечером он пришел поздно, часов в девять. Таня спросила:
     - Ты будешь ужинать?
     - Нет, не буду, я ел.
     - Где ты ел?
     Таня смотрит на него вопросительно и видит в его глазах ответ. Он понимает это и говорит уже открыто:
     - Да, я был у неё.
     Тане стало ужасно противно. Он даже не скрывает этого! Она почувствовала, что её знобит, прошла в комнату, достала сигареты, которые у неё хранились для него, хотя он постоянно тоже не курил, и для курящих подруг, и закурила. Через некоторое время он тоже вошёл в комнату. На лице была кривая усмешка.
     - Ну что?
     Но Таня даже не могла говорить. Комок в горле и только одно желание, чтобы он сейчас куда-нибудь делся - исчез. Но сказать: "уйди" - язык не поворачивается, она знает, что его это обидит, а обидеть его она тоже не может. Наконец она немного успокаивается и говорит уже в который раз:
     - Мы должны расстаться. Я так больше не могу и не хочу. Ты не должен ко мне приходить. Мне противно, что ты бываешь и у неё, и у меня.
     Он соглашается. Говорит:
     - Да, мы должны расстаться. Потому что, чем дальше, тем тяжелее будет и для меня и для тебя.
     Он твердит это, не глядя на неё и непонятно, кого он хочет убедить её или себя? Таня ждет, что вот он сейчас повернется и уйдет. "И хорошо, это необходимо", - думает она. Но он не уходит. И спустя какое-то время уже нервничает, уже жалеет о том, что сказал и ищет примирения. Таня сидит, отвернувшись, потом поднимает глаза и встречает его виноватый взгляд. "Нет, это невозможно!" Она вскакивает и хочет уйти. Он ловит её за руку и резко поворачивает к себе.
     - Нет, Таня, не уходи.
     И начинает обнимать, целовать и говорить горячо:
     - Нет, мы с тобой не расстанемся, не расстанемся...
     - Но Сережа, сколько же можно?
     Но под напором его поцелуев воля её плавится, и прогнать его уже невозможно. Он остается до утра и продолжение следует.
     В постели он снова говорит ей, что будет её любовником, а она пусть выходит замуж. Потом горячо целует и пристаёт с вопросами:
     - Ты будешь ждать меня, будешь?
     Тане жаль и его, и себя, и она думает: "Он хоть и мнит себя сильным, но сидит в нём какая-то детскость. Капризный ребёнок".
     Она еще долго не спит и думает над его словами.
     Нет, в любовницы она не годится. Она не создана для этого, каждому своё. Она создана для стабильной семейной жизни, такой, какой жили её предки, мама, Вера. У каждого своё амплуа. Она не сможет смотреть мужу в глаза, если у неё будет кто-то другой. Ей не хватает цинизма, она не умеет лгать.
     Почему же он позволяет себе это? Таня вспомнила, как он сказал: "Я люблю себя". Тогда она подумала: "Ну что ж, и это нужно. Психологи рекомендуют любить себя". Сейчас она вспомнила об этом и думала уже иначе: "Не эта ли формула позволяет ему вести себя так с ними обеими? Я люблю себя, и я себе позволяю это. Или он слишком чувствителен и привязчив с одной стороны, а с другой упрямство и чувство долга". Таня чувствует, что он прирос к ней, и ему трудно от неё оторваться. Но отношения их становятся всё более тягостными.
     
     После работы Таня задержалась и уходила одна. Вышла на улицу и пошла пешком. Не хотелось втискивать себя в душный автобус после целого дня пребывания в помещении, и иногда после работы она прогуливалась пешком по своему небольшому подмосковному городу Зеленограду. А сейчас, когда отношения с Сергеем так осложнились, делала это особенно часто.
     Пошёл снег - мелкий и неторопливый. Перед глазами летели и летели косые полосы снежинок, и это мерное движение успокаивало. Она протянула руку, чтобы поймать их и разглядеть, те ли это красавицы, по образу которых вырезают снежинки из бумаги и наклеивают на окна под Новый год. Но нет, никаких узоров она не увидела, обыкновенный кусочек снега, видимо слишком тепло.
     Вдруг вспомнила Костю, как шли с ним из института однажды вот в такой же снег. Почему-то сейчас после тяжёлых разговоров с Сергеем, она стала чаще вспоминать Костю.
     Странно. Сказала себе когда-то, что Костя не герой её романа, отодвинула его куда-то в глубины своей памяти и жизни, а он всплывает всё равно. Значит, есть всё-таки какая-то ниточка притяжения. И больше всего вспоминаешь о нём, когда тебе плохо. Наверное, это то самое плечо, которого иногда так не хватает в жизни, на которое хочется упасть и выплакаться, и защититься им. Но пути их, к сожалению, разошлись.
     Таня зашла в универмаг, посмотрела: нет ли чего-нибудь подходящего из обуви, но стояли лишь топорные сапоги советского производства, которыми можно только поуродовать ноги, и внешний вид оставлял желать лучшего. Надо ехать в Москву и прочёсывать магазины, авось что-нибудь попадётся.
     И в первых числах декабря, получив зарплату, после работы Таня помчалась с этой целью в Москву, не заходя домой. Вдруг удастся купить что-нибудь для себя из одежды или обуви или хотя бы занавески для кухонного окна. Ведь чтобы купить нужную вещь, надо очень много обойти магазинов и глядишь, повезет, наткнешься на то, что тебе нужно.
     Домой вернулась поздно. Раздался телефонный звонок - звонила сестра.
     - Ну, наконец-то ты дома.
     - А что?
     - Что? Мама приехала, звоним, звоним, а тебя всё нет.
     - Да-а, правда?
     - Вот собирается к тебе, очень хочет увидеть, говорит, больше года не виделись, не может усидеть.
     - Ой, ну я еду сейчас за ней.
     - Да не надо, Валера её привезет.
     "Ну вот и свершилось", - думала Таня. Мама, конечно же, будет жить у неё, ведь она её так звала. Да, как всё запуталось. Ведь ещё летом она искренне желала, чтобы мама подольше пожила у неё.
     Таня оделась и спустилась вниз, ей хотелось встретить маму хотя бы у подъезда. Во дворе пустынно, лишь изредка в темноте пробегали редкие прохожие. И вот, наконец, вывернул из арки знакомый "Жигулёнок" и остановился у её подъезда. Таня подбежала к двери и помогла маме выйти из машины.
     - Танечка!
     Они радостно обнялись и расцеловались.
     - Здравствуй мамуля. Надо же такому случиться, я редко в будни езжу в Москву, а тут укатила, - сокрушалась Таня.
     - Гуляешь всё, девушка, - проговорил Валера, доставая из багажника мамин чемодан. - Уговаривал тёщу остаться у нас заночевать, так нет, говорит, дочку младшую давно не видела.
     - А как же, с вами целый вечер пробыла, хочется и на младшую посмотреть, - суетилась Таня, помогая нести мамины сумки.
     Все вместе вошли в квартиру. Валера немного постоял в прихожей и засобирался домой.
     - Хорошо у тебя, свояченица или кто ты мне приходишься, опять забыл. Ну что же, Анна Константиновна, и нас не забывайте.
     - Не забуду. Я надолго приехала, дочери меня так звали. Я теперь пенсионерка, Михаил Павлович мне разрешил... так что еще увидимся.
     И Валера ушел. Таня помогла маме раздеться, отнесла в комнату её чемодан.
     - Ну вот, видишь, как я обжилась, всё уже есть. Стенку купила в сентябре, ну ты знаешь, я писала.
     Мама прошла в комнату, оглядела её.
     - Ну что ж, Танюша, всё у тебя хорошо. Стенка немного великовата для твоей квартиры. Я их, правда, не очень люблю, стоят, действительно стеной, но... Что делать, популярны, да и удобны, вместительны. А шкаф книжный?
     - А шкаф дальше поехал, я его подарила. Знакомая девушка в этом году квартиру получила, тоже кооперативную, я ей отдала.
     - Молодцы, квартирами обзаводитесь. Квартира - большое дело. Как хорошо. - Она снова обвела взглядом комнату. - Помнишь ещё общежитие?
     - Ой, не вспоминай, и я не хочу вспоминать, особенно заводское.
     Таня придвинула маме кресло.
     - Садись, устала, наверное, с дороги.
     - Устала немного. Да, Юра тебе картиночку прислал.
     - Куда мне? Мне уже некуда их вешать.
     - Натюрморт, ты же хотела натюрморт?
     - Где он?
     - Он в чемодане, на самом дне, доставай сама.
     Пришлось вытряхнуть содержимое чемодана. Таня взяла в руки картину. Плетёная мисочка с красной смородиной на столе весело поглядывала на неё, рядом прозрачный стакан, графин и зелёная ветка смородины.
     - Хорошо. Спасибо Юре. Он, что, заезжал к вам?
     - Заезжал… узнал, что к тебе еду, и картиночку передал.
     - Он, конечно, не мог тебя отправить без картины. Завтра повесим на кухне, сегодня колотить уже поздно.
     Так, как же мы будем спать? Я, пожалуй, пойду, попрошу у соседей кресло-кровать, оно у них сейчас свободно.
     В этот вечер они проговорили с мамой допоздна. Таня вот так и представляла себе когда-то мамин приезд. Будут они разговаривать вечерами, гулять, ездить в Москву в театр, на выставки.
     Серёжа был в командировке и должен был появиться через два дня. И вечера с мамой омрачались мыслями о том, что вот он придёт к ней, узнает, что мама приехала, и уйдет. И где они тогда будут видеться? Сидеть на лавочке, как школьники? Да и холодно, уже декабрь. Вот теперь, наверное, всё и закончится, ведь они уже столько раз говорили об этом.
     В день его приезда Таня первой услышала звонок в дверь, который она так ждала. Мама возилась на кухне. Открыла дверь, на пороге стоял Серёжа.
     - Мама приехала, - негромко сказала она.
     - Нет, я не буду входить, я пойду, - сказал он, как она и ожидала.
     Таня крикнула маме: "Я сейчас вернусь" и закрыла за собой дверь. За лифтом у окна была большая площадка, целая комната, они прошли туда и встали у окна. Таня обняла его, уткнулась в плечо и расплакалась. В эту минуту она ощутила, что всё, на этом всё и закончится. Она ещё никогда не плакала открыто в его присутствии, а тут не могла сдержаться. Они не виделись три дня, и ужасно не хотелось расставаться.
     - Всё, всё, это конец, - говорила Таня сквозь слезы.
     Он гладил её по голове, слегка похлопывал по спине, но энтузиазма в нём тоже не было. Он был невесел. Это еще больше расстраивало Таню, она не могла остановиться, рыдая на его плече.
     - Ну, перестань, перестань, не расстраивайся.
     И он ушел. Таня проводила его до лифта, немного еще постояла в коридоре, ожидая, когда сойдут следы слез, и вошла в квартиру. Мама ничего не заметила. Она сказала, что ей нужно было сбегать к сотруднице Алле в соседний подъезд.
     - Ты что же, вот так раздетая бегала? То-то я смотрю, ты дрожишь?
     - Да нет, ничего, - Таня и сама почувствовала, что слегка дрожит, - сейчас согреюсь.
     Теперь они могли видеть друг друга только на работе и иногда в автобусе. Но частенько попадали в разные автобусы. И тогда Сергей предложил:
     - Давай я буду приходить на остановку вперед, а ты на остановку назад и будем вместе садиться, хорошо?
     - Да, - просияла Таня, - хорошо. Как здорово ты это придумал.
     И вот в любую погоду, в снег и слякоть они идут на свою остановку и едут вместе, в одном автобусе, прижавшись друг к другу. Это всё, что у них теперь осталось…
     
     Дней через десять в субботу выбрались, наконец, с мамой в театр и прихватили с собой Юлю. Таня купила билеты в театр Маяковского на "Трамвай Желание" Теннесси Уильямса. В главной роли Светлана Немоляева. Таня решила, что маме это понравится. И действительно понравилось.
     Как только вышли из театра, колючий холод накинулся на них. Таня поежилась, больше всего у неё мерзла шея, она плотнее укутала её теплым шотландским шарфом, и сразу стало теплее.
     - Юля, поднимай капюшон, - сказала Таня, и не дожидаясь, когда она это сделает, сама подняла и нахлобучила на голову Юли капюшон. - Куртка у тебя какая-то несерьезная, замерзнешь.
     - Да нет, нормально, она теплая.
     Дальше шли молча. Все три женщины разных поколений были растроганы женской судьбой.
     - Ну как? - нарушила молчание Таня, ведь она взяла билеты на этот спектакль и чувствовала некоторую ответственность.
     - Жалко, - вздохнув, проговорила Юля.
     - Кого жалко?
     - Бланш, она такая несчастная.
     - Да, - согласилась Таня, - такая трогательная судьба и такая безнадежность. Она так цеплялась за жизнь, за судьбу, но судьба не сделала ей подарка.
     - Да, девочки, судьба не часто делает подарки, к этому надо быть готовыми и стойко переносить удары судьбы. И не надеяться особенно, что счастье свалится с небес.
     Дошли до троллейбусной остановки на бульварном кольце, но троллейбуса не было видно. Придется ждать. Тане, как и Юле, было грустно. Надо же было мне взять билеты на этот спектакль. Итак на душе тоска, а тут ещё одна несчастная женская судьба, такая щемящая безнадёжность. Так и хочется ей чем-нибудь помочь - этому изломанному цветку, подставить руку и поднять, и повести к удаче. Таня вздохнула. Вдали показался троллейбус.
     - Немоляева очень хороша в этой роли, правда, мама?
     - Да, эта роль для неё.
     
     Отношения с Сергеем всё дальше запутывались. Иногда он шёл с ней на виду у Лены, иногда наоборот. Таня ходила издёрганная, ей трудно было работать. Она всё хотела избавиться от него и никак не могла. И он тоже. Отношения стали неровными, иногда он капризничал, играл на нервах, потом искал примирения. Он был слишком чувствительным, чтобы жить в ссоре. Когда встречался с ней в коридоре на работе, сиял от счастья и очень боялся, что она равнодушно пройдет мимо.
     - Мне кажется, ты очень упрям, - сказала ему как-то Таня.
     - Да, - соглашается он, - я упрям, это верно.
     Она никогда не спрашивала об его отношениях с Леной, эту тему они не обсуждали. Таня уже не понимала и себя. Ну почему она никак не порвёт с ним окончательно и бесповоротно? Но, к сожалению, и она не могла оторваться от него. Слова произнести легче, и разум твердил ей, что нужно решиться и расстаться окончательно. А чувства, душа... Нет, душой она никак не могла поверить, что они могут расстаться совсем...
     Иногда после работы в потемках он провожал её домой. Так незаметно придвинулся Новый 1986 год. Встречали его у Веры. Второго утром, когда уже надо было идти на работу, Таня проспала и не пошла на их остановку, не успевала. А на следующий день прибежала туда радостная, а он не в духе. Сердит за то, что не пришла на остановку, и он напрасно прождал и ещё за то, что на работе, как ему показалось, прошла мимо равнодушно. И всю дорогу он действует Тане на нервы. И тогда на следующий день Таня снова не приходит. А днём видит, как он идёт с Леной обедать.
     Вечером она не находит себе места. Как он может вести двойную игру! Где он сейчас? У себя дома или у неё? Таню передернуло. Что он говорит ей? Лжет, что она у него одна - единственная? Как можно так безнаказанно вести себя? А она? Она что, в полном неведении? Или ей неважно, лишь бы его удержать?
     Все эти мысли её сегодня замучили. И вдруг в Тане поднялось возмущение. Он бывает и у неё, и у меня и ещё хочет выглядеть чистеньким! И ей вдруг захотелось всё сказать Лене, ей надоело играть в прятки и жить во лжи.
     Нет, нельзя лгать безнаказанно! После этого я окончательно выйду из игры.
     И случай представился. На следующий же день она столкнулась с Леной в туалете. Никого кроме них не было. И Таню прорвало.
     - А ты знаешь, Лена, - сказала она ледяным голосом, - что Серёжа бывает и у тебя, и у меня.
     Лена повернулась к ней с невинным лицом и произнесла ангельским голосом:
     - Нет, не знаю.
     Да, конечно, сама невинность. Точно она, может быть, и не знает, но поводов догадываться у неё было достаточно.
     - Тебя устраивает это положение?
     Лена изменилась в лице, повернулась и ушла. У Тани бешено колотилось сердце. Теперь, когда она исполнила задуманное, ей вдруг показалось, что всё это глупо и низко. Её трясло, и она тут же пожалела о том, что сделала. До конца дня она всё думала о случившемся и чем дальше, тем больше раскаивалась в своем поступке.
     "Господи, что же я наделала, - сокрушалась она, - зачем я ей это сказала! Я не желаю ей зла, я только хотела, чтобы он не ходил безнаказанным. Он виноват и перед ней, и передо мной и пора, наконец, положить этому конец. Он должен отвечать за свои поступки".
     А в конце рабочего дня, когда Таня направлялась к выходу из КБ, она столкнулась с Сергеем. Лицо у него было надменным и язвительным. Он остановился и отрывисто спросил:
     - Зачем ты это сделала?
     - А почему ты её обманываешь?
     - Ты не представляешь наших отношений, ты не знаешь, что это такое...
     - Зачем ты ведёшь двойную игру? Ты же хочешь казаться честным по отношению к ней и порядочным? Как же ты можешь лгать ей?
     - А что я должен был сказать? Что я с тобой спал?
     Это было как пощёчина! Таня оцепенела. "Так вот какова твоя любовь?!" Она услышала то, чего больше всего боялась ещё в самом начале! Таня чуть не задохнулась от этих слов, резко повернулась и хотела уйти. Её бледность испугала Сергея, и он схватил её за руку.
     - Пусти меня! Оставь меня в покое! - вот теперь ей хотелось отвесить ему пощёчину. Но не делать же это на службе. И она только вскрикнула: - Хватит того, что ты наплевал мне в душу!
     - Когда? - с неподдельной искренностью удивился он.
     - Неужели ты не понимаешь, что это пытка? Ты ходишь с ней на моих глазах, а потом приходишь ко мне?
     Таня рванулась и быстрым шагом пошла к выходу, а по лестнице уже бежала бегом. Выскочив на улицу, оглянулась, Сергея не было видно.
     Вот и хорошо, не хочу его больше видеть. Знать его больше не хочу!
     Дома вечером она сидела на диване с книгой в руках и не видела в ней ничего. Эта непродолжительная сцена в туалете всё не выходила у неё из головы. Она анализировала свои мотивы, слова, её реакцию, всё, что произошло потом, мучилась, чувствовала угрызения совести и отчаяние одновременно, жалость к себе и обиду, вконец измучилась и разрыдалась. Вспоминала его жёсткое лицо, его фразу, своё унижение и не могла остановиться, хотя ей очень не хотелось при маме.
     - Ну что ты, Таня, перестань. Что у тебя происходит? - мамины глаза смотрели огорченно. - Почему ты не поделишься со мной? Стоит ли так убиваться? - тихо, как с больной, говорила мама, а Таня всё не могла остановиться. Мама уже давно заметила Танины страдания, но не решалась спросить, что у неё происходит.
     - Ну не могу я, не могу, всё это так больно!
     - Может, я мешаю тебе? Может, мне уехать?
     - Нет, нет, - сквозь слезы выкрикивала она, - уже всё, уже всё кончено, всё бесполезно!
     Если бы мама задала этот вопрос в первые дни после приезда, она, может быть, и ответила бы утвердительно, но сейчас... Сейчас уже поздно и всё разрушено. И ничего уже не получится. Она то жалела Лену, то злилась на неё. Изображает из себя невинность, будто ей не двадцать шесть лет, а семнадцать, будто не она стала встречаться с ним, когда он ещё не был разведён, будто не она спит с ним и вообще не знает, откуда берутся дети.
     А он? "Ты не знаешь, что это такое…" Что? Возвышенная любовь? Изменяет ей, не надоевшей жене, где чувств уже не осталось, а любимой, якобы, девушке, с которой он хочет связать свою судьбу! Ходит нагло с двумя женщинами, знающими друг друга, и хочет считаться порядочным? Господи, что же делать, как выпутаться из всего этого? Снова вспомнила его фразу - эту пощёчину... Мог бы найти кого-нибудь полегкомысленней для своих утех, неужели он не видел, какая я?
     И я тоже хороша, зачем мне нужно было разговаривать с ней! И Таня снова залилась слезами. Как могла она так запутаться? Она, с её цельным характером, чистой душой, как могла она попасть во всю эту путаницу отношений?
     На следующий день, идя по коридору, Таня вдруг увидела Лену с заплаканными глазами. Ей стало ужасно жаль её, может быть потому, что виной её слез была отчасти она? Таня поравнялась с Леной и неожиданно для себя стала быстро говорить:
     - Лена, это неправда... то, что я сказала... Я всё выдумала.
     Лена повернулась и страстно произнесла, глотая слезы:
     - Нет, это правда!
     Таня остановилась и дальше за ней не пошла.
     Придя к себе в комнату, села за стол и попыталась успокоиться. "Как глупо я себя веду", - думала Таня, но ей стало немного легче. Она не была жестокой, могла сказать что-то резкое в порыве и, была скорее жалостливой. Вечером, у себя дома она обдумывала всё происшедшее. Вспоминала свой глупый порыв, то, как она бросилась к Лене. Наверное, это её позабавит. Ну что ж, жалость - не самое плохое чувство. А может быть, она беременна? Вот и финал?
     Но почему я должна жалеть её? А меня кто пожалеет? Разве мне не так же больно? Она теряет жениха, а я теряю любимого человека, я теряю свою любовь. Зачем я это сделала? Зачем говорила с ней? Почему я её утешаю? Её, которая осталась с ним, а я одна? А то, что он сказал мне это оскорбление - это не так. Я ведь знаю, что это не так. Я помню его глаза, его слова, его волнение - он любил меня... Ему просто хотелось сделать мне больно... Ну что ж, пусть он остается с ней. Это хорошо, когда у человека есть чувство долга. Он ведь мне не успел ничего пообещать. А что будет со мной, так ли уж важно? Так ли существенно, что он вторгся в мою жизнь и потоптался в ней сапогами? Легкий флирт и всё.
     Но... "ведь мы в ответе за всех, кого приручили", - говорил мудрый Лис.
     И слезы снова покатились из глаз, но Таня быстро справилась с ними, чтобы мама ничего не заметила. Хватит вчерашних слез. Она пошла на кухню, помыла посуду, потом плиту, раковину, пытаясь отвлечь себя и заглушить свою боль. Потом сходила в ванну, умылась холодной водой и, придя в комнату, заговорила бодрым голосом:
     - Ну что по телевизору нам сегодня показывают, есть что-нибудь интересное?
     - Да, - сказала мама, сейчас будет "Собака на сене".
     "Ой, - подумала Таня, - и снова эта любовь..."
     - Мне очень нравится этот фильм.
     - И мне тоже, - ответила мама. - По-моему это лучшая роль Тереховой.
     - Да, это, пожалуй, её звездный час.
     "Любовью оскорбить нельзя..." - услышала она с экрана. Не знаю... самой любовью нет, но всё, что ей сопутствует, особенно на поздней стадии, отнюдь...
     
      Дня два или три Таня не сталкивалась с Сергеем. Но, работая на одном этаже, хоть этаж и был очень длинным, не сталкиваться было невозможно. И вот она идет по коридору с Аллой и видит идущего навстречу Сергея. "Что делать, - думает Таня, - не видеть в упор? Или всё-таки поздороваться?" Глаза Сергея уже не сердитые, а тревожные. Он смотрит на неё, видимо тоже боясь, что она пройдет мимо, сделав вид, что не знает его. Таня знает, что он всегда боялся этого. Но он все-таки поздоровался, и Таня не могла не ответить.
     А ещё через день они оказались в одном автобусе. Сергей протиснулся и встал с ней рядом. Некоторое время он стоял молча, а потом как всегда, обнял её и прижался головой к её голове.
     - Ты простила меня?
     - За что?
     - Ты прекрасно знаешь, за что. За ту дурацкую фразу.
     - Пока ещё нет... Но я буду стараться...
     "Какая же я дура, - думала Таня, - как легко меня разжалобить".
     - А я когда увидел в коридоре твоё непроницаемое лицо, ну все, думаю, завал, она меня и знать не хочет теперь.
     "Господи, он как ребёнок, и набезобразничает, и переживает, и хочет, чтобы его прощали".
      - Чем же всё это кончится? - спрашивает Таня.
     - Не знаю.
     Молчание. Только урчит автобус.
     - Ты придёшь завтра на нашу остановку?
     Таня борется с собой. Ей хочется сказать "Нет", но язык её не слушается. Ведь ему тоже трудно, он мучается, у него сейчас такой вид, что ей становится жаль его, и она говорит:
     - Приду.
     Потом она злится на себя, но находит себе оправдание: "Ведь я тоже поступила не лучшим образом".
     
     Таня сидела в кабинете Федорова, они делили премию по соцсоревнованию за квартал. Она частенько ловила себя на мысли, что отвлекается и думает о чем-то своем. Федоров это тоже заметил.
     - О чём ты думаешь?
     - А что?
     - Взгляд у тебя какой-то отсутствующий. И вообще какая-то ты грустная в последнее время? Влюбилась что ли?
     Он пристально смотрел на неё. Тане иногда казалось, что он и сам не прочь завести с ней роман, но ждет от неё более откровенных чувств и шагов. А добиваться кого-либо в своем отделе ему лень, а может быть и небезопасно. Расхлёбывайся потом. Таня удивилась - наблюдательный.
     - Да, ты прав - влюбилась.
     - В кого же?
     - Не скажу, не рассчитывай.
     - Да, интересно, кто же мог тебя увлечь?
     И он стал перечислять претендентов:
     - ... Саша Горбунов, - Таня покачала головой. Еще фамилия и еще - Сережа Кузнецов, - попал он, наконец, в точку, но Таня постаралась, чтобы на её лице ничего не отразилось, и снова закачала головой.
     - Ну, скажи, чего таишься?
     - Да, не волнуйся, всё уже кончилось.
     - Кто же тот негодяй, который заставил тебя страдать? Неужели я его не называл?
     Он снова внимательно посмотрел на Таню.
     - Не приставай, всё равно не скажу. Это моё личное. Давай лучше займемся делом. "Не догадался, - слава Богу, и незачем. Он не Сергей, у него не удержится и разболтает многим". Но он не унимался.
     - А вот Миша Еремеев, неужели он тебе не нравится?
     - Нет.
     - А говорили, что ты питаешь к нему симпатии.
     - Я?! Ну что ты, совсем не в том смысле, как ты думаешь. Он не в моем вкусе. Да и я не в его вкусе. Ему же нравятся продавщицы и парикмахерши.
     
     Зимнее утро, ещё темно, только редкий свет от фонарей разрезает темноту и слегка метёт. Таня идет на остановку назад, туда, где они встречаются с Сережей. Она вглядывается вдаль, пытаясь угадать его среди движущихся в темноте фигур и вот, наконец, видит. Он идёт, слегка согнувшись, сопротивляясь встречному ветру, они встречаются и прижимаются друг к другу. Оба уже продрогли, где же автобус? В автобусе теплее, особенно, если стоишь рядом. Он просовывает руку под её шубу, обнимает за талию и прижимает к себе. Она ни о чём не расспрашивает его, и он тоже ничего не объясняет. Они стоят в любимой позе, прислонив головы друг к другу. У него грустное лицо и ей кажется, что они скоро оба расплачутся.
     А дня через два она снова видит его с Леной и утром не приходит на остановку. А следующим утром они сталкиваются при входе в корпус. Он улыбается радостно и чуть виновато и говорит:
     - Мы с тобой в одном автобусе ехали?
     Таня чувствует, что он снова хочет помириться, ноги её подкашиваются, но она всё же говорит скупо:
     - Да, наверное, - собирает всю свою волю, набирает скорость и идёт вперед одна.
     И ещё одно утро. Таня снова не приходит на их остановку, но видит его у проходной чуть впереди. Он оглядывается, пытаясь дождаться, и внимательно всматриваясь в её лицо, а Таня идёт всё медленнее и отстает. Кажется, наконец, она обрела решимость… Он понял и пошел вперёд один.
     Так прошла ещё неделя. Мама уехала, и Таня осталась одна. Олечка Селезнева пригласила её сегодня пообедать в кафе на улице за пределами проходной. Собственная столовая надоедала, и они бегали иногда на улицу, чтобы сменить кухню. Раздевшись в гардеробе, встали в хвост очереди. И тут немного впереди Таня заметила в очереди Сергея, стоявшего вместе с Леной. Он тоже увидел её. Взгляд был долгим, он словно хотел понять её состояние и отношение к происходящему. У Тани слегка закружилась голова. Она отвела взгляд и попыталась уловить, о чём ей говорит Оля. Но Оля замолчала и подозрительно посмотрела на Таню. Вид у Тани был отрешённый, и Оля поняла, что она её не слышит. Боковым зрением Таня видела, что Серёжа разговаривает с Леной. Лена улыбалась и выглядела умиротворённой. А Таня смотрела на него и ужасалась. Вот стоит перед ней с другой женщиной тот, который ещё недавно, обнимая её в постели, шептал ей: "Ты моя прелесть!", тот, в объятиях которого она столько раз засыпала, тот, который ещё так недавно смотрел на неё влюблёнными глазами, признавался ей в любви...
     Лена куда-то отошла, а он снова повернулся и стал смотреть на неё. Таня не отводила взгляда, продолжая этот немой разговор глазами. Он слегка закивал с лёгкой ухмылкой, как бы отвечая на её вопрос. Он словно говорил: "Да, да я с ней. Ведь ты же всё время прогоняла меня?" Тане вдруг стало дурно, она ощутила всю гнусность и двусмысленность ситуации и не знала, куда ей деться. Думала: "Пусть бы земля разверзлась, и я провалилась бы сквозь землю, только бы не видеть их и не участвовать в этой мерзости". И когда он наконец повернулся к своей вернувшейся спутнице, она, кинув на ходу Оле: "Мне плохо, я ухожу", повернулась и рванула к выходу.
     На работу пойти не смогла, не представляла, как будет там сидеть, чтобы не выдать себя. Чувствовала, что сейчас разрыдается. Будь, что будет, но на работу я не пойду. И она пошла прочь. Слёзы уже сами лились из её глаз. Ужасная обида, горе и мрак навалились на неё.
     "Всё. Всё кончено. Теперь уже окончательно. Теперь навсегда".
     На улице валил снег. Она шла и шла, засыпаемая снегом, не замечая, что происходит вокруг. Прощалась со своей любовью и хоронила её в себе. Пусть больно, пусть. Но когда-то надо поставить последнюю точку. Когда-то надо начать уважать себя.
     В голове звучали слова песни, в исполнении ансамбля "Ариэль", давно нравившейся ей. Сейчас она была очень кстати, она рассказывала обо всём, что случилось…
     Откуда я не знаю, пришла зима такая,
     Чтоб нас с тобой разъединить...
     
     Таня шла и шла, ноги увязали в снегу, а в голове звучало:
     Как глухо ветер плачет, к утру сугробы спрячут
     Следов прерывистую нить...
     
     Да, это будут его последние следы, больше он никогда не будет у моего дома. Я так больше не могу.
     На улице безлюдно и можно дать волю своим чувствам. Снег такой густой, что слёзы на её лице никто не заметит.
     
     От снега город белый и никому нет дела,
     Что от меня уходишь ты...
     
     Господи, как же это больно! Как всё это перенести? Как жаль, что мы вместе работаем. Как же мне жить дальше? Таня плакала и плакала и не могла остановиться. Хорошо, что сейчас, в эту метель никто не видит её слёз. Даже, если кто-то пройдет навстречу, трудно увидеть слезы под хлопьями снега.
     А вьюга как нарочно, кружится как нарочно,
     Снег дует всё больше, занося, занося...
     
     Сегодняшний день, её сегодняшняя встреча с ними в столовой будет последней точкой в их отношениях. Пора прекратить эту игру. Я не буду больше ходить на нашу остановку, где мы вместе садились в автобус. Если и были какие-то сомнения, то они закончились.
      А в голове всё пело:
     
     Тебя окликнуть можно, ещё окликнуть можно,
     А возвратить уже нельзя.
     
     Эта песня словно реквием по их любви. Всё кончилось.
     
     И не могу поверить, что ты моя потеря,
     Что навсегда расстались мы.
     
     "Ариэль" пел о них, о их встречах на автобусной остановке в любую погоду - в метель, в пургу, морозы.
     
     Роняя свет печальный и тень твою качая,
     Фонарь глядит из темноты...
     
     Вот она видит его согнувшуюся, противостоящую ветру фигуру, приближающуюся к ней. Раннее утро, снег, метель. Ещё темно и только в свете фонаря видны косые полосы снега, сыпавшегося с небес. Он приходил всегда, в любую погоду, в метель, в мороз, он никогда не подводил её. Она этого не забудет.
     
     Таня несколько часов бродила по заснеженному городу. Было так тяжело на душе, что казалось - нет, этого ей не вынести. Она не заметила, как дошла до кинотеатра "Эра". Остановилась, посмотрела на афиши. Метель немного утихла. Таня смахнула сугробы снега с плеч и с шапки и пошла дальше в сторону шоссе. Лес, весь запорошенный метелью, выглядел нарядным и торжественным. Это успокаивало. Белые мохнатые лапы елей были ослепительно красивы и вызывали в ней легкий проблеск жизни. Хотелось войти в этот лес и очутиться среди деревьев. А ещё лучше зарыться в берлогу и зализывать там раны. Но жаль, что зима и сугробы, и в лес даже невозможно войти. Ей совершенно не хотелось видеть людей, деревья были ей сейчас ближе. Они молчаливы и не суетны, стоят себе спокойно и величаво. От них не услышишь насмешек, они не любопытны.
     Почти дойдя до Ленинградского шоссе, Таня повернула обратно.
     Домой она пришла замёрзшей, дрожащей от холода, с промокшими сапогами и варежками. Ничего не хотелось делать, ни есть, ни смотреть телевизор. Таня долго сидела в темноте, не зажигая света, ей казалось, что ещё немного и жизнь совсем уйдет из неё. Да она и не нужна ей.
     
     Утро было тихим и пасмурным. Будильник прозвенел как всегда, такой же неумолимый. Таня с трудом повернула голову. Нужно было вставать и идти на работу. Как это ужасно. Тело её безжизненно, голова тяжёлая, она плохо спала в эту ночь. Сон был беспокойным, среди ночи она проснулась и долго перебирала в памяти всё, что произошло. Ночью всё ощущается острее, и она снова плакала.
     И вот этот безжалостный будильник…
     А может быть это и к лучшему? Ведь если бы не этот долг, она пролежала бы неизвестно сколько без всякого интереса к жизни.
     Она встала и пошла на кухню. Посмотрела в окно. Снег прекратился, улицы и дворы сверкали белизной. Ещё два дня назад двор был грязным от почерневшего снега, и вот всё обновилось. Со двора доносились скребки лопат - дворники убирали снег.
     Надо жить дальше. Ведь от любви теперь не умирают. Это было в прошлых веках. А в нашем не положено. Я должна жить, несмотря на рану в сердце. Это Вертер во времена Гёте мог страдать и умирать от любви. Это могли себе позволить герои Тургенева... Сидеть в поместье и страдать. А я не могу себе этого позволить. У меня нет поместья, где я могла бы страдать. Меня некому кормить и содержать. Я должна сегодня и завтра утром встать и как всегда пойти на работу. А если не пойду - меня накажут. А если ещё раз не приду - могут и прогнать. Поэтому как бы я ни страдала, я должна идти на работу, делать вид, что ничего не случилось. Сейчас не девятнадцатый век, а двадцатый - деловой и рациональный и до твоих страданий никому особенно нет дела. Да и для любви в нём осталось мало места. Всё больше секс, такой же деловой, как и всё остальное. Я должна выдержать хотя бы день, а вечером можно нареветься. Я не должна показывать ему и ей, как мне тяжело. Не хочу. Это мое личное, и они не должны быть свидетелями тому. Я не хочу, чтобы он видел мои страдания, он недостоин этого.
     Я вычеркнула его из моей жизни. Только это очень больно и мне нужно время, чтобы излечиться.
     
     

Глава 10

Оглавление

Глава 12